Дверь в комнату была открыта. За письменным столом, у замурованного окна, сидел человек, называющий себя Роберто Анжелосанто. Фурия видела лишь его спину. У мужчины были седые волосы до плеч, одет он был в странную одежду, напоминавшую кимоно, одна половина которого была чёрного цвета, а другая — пурпурного.
— Значит, ты меня нашла, — сказал он.
Мужчина, казалось, был слишком занят и поэтому не повернулся к Фурии лицом. Упёршись локтями в крышку стола, он что-то записывал в книгу. Фурия слышала, как перо царапает бумагу.
— Северин, — сказала она.
И больше ничего. Это единственное слово показалось ей гораздо тяжелее, чем она ожидала.
Мужчина тихо вздохнул и уронил перо.
Фурия вдруг поняла, что река на картине, висевшей над столом, — это Рейн. Высокие тёмные скалы возвышались над бурным потоком. Может, именно таким был вид из окна дома Розенкрейцев, прежде чем выжившие члены семьи вынуждены были оставить Германию?
Он медленно повернулся к ней лицом. Девочка попыталась узнать в нём созданный её воображением образ Северина, юношу с удивительными способностями, который создал свой собственный мир. Вместо этого перед ней предстал Зибенштерн, в которого превратился Северин.
В жизни Фурии он сыграл огромную роль! Она доверяла ему самое сокровенное, была в него влюблена, к тому же Северин был её предком. И даже автором её любимой книги.
Но сейчас она видела перед собой старика, высокого и худого, с усталыми глазами и морщинистой кожей. Почему ей никак не удавалось различить за этой внешностью настоящую сущность? Почувствовать сердце, бившееся когда-то в унисон с её собственным сердцем? Дух, который создал нечто невероятное. Голос, которому она внимала в книгах, но никогда не слышала наяву.
Почти в отчаянии девочка искала следы того, что их связывало, но вместо близости ощущала лишь непреодолимое пространство в две сотни лет.
Фурия вытащила из кармана петушиную книгу и открыла её.
Одна из страниц поднялась.
— Это тебе не понадобится. — Голос Северина казался хриплым.
Кроме того, Зибенштерн постарел гораздо сильнее, чем госпожа Антиква. В его взгляде читалась усталость человека, который долгое время не может найти покоя из-за совершённых когда-то поступков.
Фурия мысленно приказала странице опуститься.
— Что же произошло? — Её голос был почти таким же хриплым, как у него.
Теперь девочка поняла, что взгляд этого человека вызывал у неё какие-то сильные чувства, определить которые она не могла. Может, это по-прежнему была привязанность? Или страх? А может, даже презрение? Прежде всего, он был ей совершенно чужим. Фурия даже не понимала, как она могла ожидать чего-то другого.
— Я уже давно исчерпал все свои таланты, — сказал старик, не вставая с деревянного стула.
Фурия не могла поверить, что Северин не может больше ходить.
Ведь наверняка именно он стоял у двери, когда они с Изидой перепрыгнули в резиденцию. И возможно, он был тем самым силуэтом в библиотеке на верхних уровнях, которого они видели с отцом, когда искали пустую книгу.
Девочка оставалась начеку, хотя никакой угрозы от него не исходило.
— Что значит — исчерпал?
— Я больше не библиомант. Мой запас сил был ограничен, Фурия. Я сам так установил, чтобы дать этому миру возможность развиваться самостоятельно. Я ухаживал за ним, как садовник за любимым цветком, но цвести он должен был сам. Моя библиомантика уже давно пересохла, как колодец в пустыне.
Он говорил напыщенными фразами, точно такими же, как в книгах Зибенштерна. Его слова были слишком яркими и нарочитыми.
Когда Фурия была поменьше, ей очень нравилась такая манера — да что там! Его стиль нравился ей и сейчас. Только вот из уст человека это звучало странно, будто старик читал что-то вслух. Может, он настолько слился со своими книгами, что скорее походил на произведение, чем на человека, которым он когда-то был. Он говорил написанными диалогами, а его память состояла из этих книг, расположенных вдоль этих двух стен. Возможно, весь этот дом уже давно превратился в Зибенштерна, а Северин был всего лишь частью этого образа.
— Для меня библиомантика всегда оставалась волшебством, о котором мы читаем в детстве, — сказал он. — Но мы становимся старше, и волшебство уходит. Истории сначала блёкнут, а потом, когда мы снова пытаемся в них вчитаться, даются нам так же тяжело, как если бы мы захотели снова прочувствовать первую любовь.
— «Фантастико» навсегда останется моей любимой книгой.
Северин устало улыбнулся:
— Возможно.
Она вглядывалась в узоры морщин, нарисованных годами на его лице, и в то же время прислушивалась, не раздаются ли шаги вооружённых сторожей — охранников библиотеки, которые стреляли в её отца. Но за дверью стояла тишина.
— Я отослал их всех, — сказал он, наверное угадав её мысли. — Ещё несколько дней тому назад, когда случилось это несчастье с Тиберием. Я не предполагал, что всё зайдёт так далеко. Мне очень стыдно.
— Это ведь не ты в него выстрелил.
— Но я его сюда заманил. Я поставил в библиотеку пустую книгу и через посредников передал ему информацию о ней. Мне хотелось, чтобы он появился в Турине, и оставалось лишь надеяться, что Тиберий возьмёт с собой тебя.
— Почему?
— Потому что я хотел тебя увидеть, Фурия. Спустя всё это время я хотел наконец увидеть девочку из моей книги. Да ещё и в том самом году, когда ты эту книгу обнаружила. Сейчас ты как раз та самая Фурия, в которую я влюбился тогда. — Он снова улыбнулся. — Возможно, из уст дряхлого старика это звучит отвратительно. Мне жаль. Я не собирался тебя пугать. Но именно я был тем юношей, и я прекрасно помню, что именно чувствовал к тебе тогда. — Он помолчал, подыскивая нужные слова или, может, вспоминая чувства из прошлого. — Сегодня всё это лишь далёкие воспоминания. Прошло слишком много времени. В мою жизнь вошла Анабель Антиква, а затем наши пути разошлись. Она пыталась меня убить, потому что я отнял у неё сердечную книгу. Тяжело раненный, я вынужден был скрываться, но всё-таки мне удалось выжить. Все эти годы она, наверное, считала, что убила меня.
Возможно, именно поэтому госпожа Антиква с таким рвением старалась заполучить этот тонкий томик. Он был её сердечной книгой, но, кроме того, он связывал её с молодым Северином. Может, она хотела на него повлиять или повернуть его жизнь в иное русло? Или предостеречь Северина от неё самой? Может, ею руководили вовсе не жажда безграничной власти, а угрызения совести?
Фурии этого было уже не узнать.
— Анабель Антиква мертва, — сказала она.
Зибенштерн кивнул, будто давно уже об этом знал.
— После неё приходили и другие. Но все они меня покинули. А Фурия из прошлого стоит сейчас перед моим столом, но на самом деле и ты уже исчезла из моей жизни — это случилось двести лет тому назад.
