— Братья! Мы пришли к вам без оружия!
— Мы пришли к вам с миром!
Этот призыв, как молитву, повторяли тысячи. И он был услышан. Двери западного входа распахнулись, из них вышел с посеревшим, как пепел, лицом вице-премьер Астамур Тарба. Сделав несколько неуверенных шагов вперед, он обернулся и севшим от напряжения голосом воскликнул:
— Ребята, не стреляйте! Сложите оружие!
Вздох общего облегчения, подобно шелесту леса, пронесся над толпой. Но уже в следующее мгновение женский вопль стеганул по натянутым, как струна, нервам:
— Чего стоите?! Стреляйте!.. Это идут грузины! Стреляйте!
Толпа оцепенела. И тут случилось то, во что никто не хотел верить. Пулеметная очередь хлестанула свинцом из дверей западного входа. Вслед за ней тявкнул автомат. На землю посыпались осколки стекла, куски штукатурки, и из подъезда на площадь поползли клубы серой пыли, запахло едкой пороховой гарью.
Глава 17
Эхо выстрелов хлестануло по взведенным нервам Алхаса Чолокуа и Олега Амичбы. Телекамера едва не вывалилась из вдруг ставших ватными рук. Алхас вжал голову в плечи, сердце екнуло и провалилось куда-то вниз. Сидевший где-то в глубине каждой его клеточки и уже, казалось, позабытый детский страх ожил с прежней силой. За какие-то доли мгновения в памяти пронеслись, словно в гигантском калейдоскопе, трагические события двенадцатилетней давности.
Зловещий вой артиллерийских снарядов и мин плющил и вгонял в землю. Злобный лай пулеметов и остервенелое тявканье автоматов заставляли ребячье тело сжиматься в комок. От нестерпимого жара, исходившего от пылающих развалин, трещали волосы на голове, а кожа на ладошках становилась похожей на наждак. Остановившимся взглядом он смотрел на раздавленного гусеницей танка и корчившегося в предсмертной агонии старика. В тот день, 14 августа 1992 года, он узнал и запомнил навсегда удушающий запах едкой гари и разлагающегося на жгучем солнце человеческого тела — это был запах смерти и запах войны. И сегодня, спустя столько лет, 12 ноября 2004 года она снова подбиралась к Абхазии.
Поборов минутную слабость, Алхас и Олег продолжали снимать то, что происходило на площади, чтобы потом, когда улягутся страсти, а из памяти сотрутся события сегодняшнего дня, беспристрастная видеозапись напомнила забывчивым и рассказала несведущим суровую, без всяких прикрас, правду.
Тем временем события перед зданием правительства приобретали все более драматичный характер. Вслед за пулеметом из подъезда тявкнул автомат, очередь прошила дверь и брызнула в толпу деревянной щепой.
Острая боль полоснула Адгура Бжанию по левой ноге. Горячее дыхание близкой смерти обожгло правую щеку Дениса Читанавы. Где-то за спиной вскрикнул раненный в руку «Малыш» Джопуа. Но ни они, ни Авик Маркарян, ни Леван Бжания, ни Кесоу Дарсалия, ни Энрик Якуб-оглы, ни десятки других ребят, ставших в эти мгновения живым щитом для других, не думали о боли и смерти. Они свой выбор сделали еще там, на площади Свободы, и не по приказу генерала Мераба Кишмарии, а по зову собственного сердца.
Дробный грохот пулемета и двух автоматов уже не в силах был их остановить. Одним отчаянным броском они преодолели последние метры и ворвались в подъезд. На этот раз пулеметная очередь прошла над головами и обрушила на пол штукатурку со стен. И когда рассеялись пыль и дым, то в вестибюле уже никого не было. В конце коридора, на лестничном пролете мелькнули спины драпающих пулеметчика и автоматчиков. В холле о них напоминали валявшиеся на полу стреляные гильзы и корчившаяся на ступеньках в предсмертной агонии женщина — то была Тамара Шакрыл. Помочь ей они ничем не могли, шальная пуля оборвала ее жизнь.
Чуть позже остальные группы деблокирования без единого выстрела ворвались в здание со стороны восточного и центрального подъездов. Президентский дворец переходил в руки сторонников Сергея Багапша. «Момент-премьер» Нодар Хашба и его охрана выскочили во внутренний двор и искали спасения в бронированном «саркофаге». Но их не пытались задержать, вслед им из распахнутых окон второго этажа неслись презрительные крики:
— Может, задницу скипидаром смазать?!
— Штаны не забудь постирать!
— Скатертью дорога!
Под этим словесным градом «момент-премьер» съежился, юркнул в бронированную пасть БМВ и на бешеной скорости понесся в военный санаторий под защиту миротворцев.
День 12 ноября закончился в шестнадцать часов освобождением зданий парламента, правительства и администрации президента, и многим тогда показалось, что на этом избирательный кошмар завершился. На самом деле лишь окончился один и начался новый виток в абхазской драме. В те минуты ликующие победители были счастливы тем, что Провидение уберегло их от большого кровопролития, и не думали об этом. За все годы своего существования безликие и холодные кабинеты министров и депутатов парламента не видели столько радостных и опьяненных успехом лиц. Самого страшного, что еще несколько минут назад им казалось неизбежным, — бессмысленной бойни, удалось избежать, поэтому эмоции перехлестывали через край. Кресло ненавистного «момент-премьера» и забытый им при бегстве портфель с документами выбросили в коридор. Его грозные постановления и распоряжения, так и оставшиеся на бумаге, ворвавшийся в распахнутые настежь двери сквозняк швырял пачками из окон в ликующую толпу.
В соседних кабинетах из шкафов и ящиков на столы вываливались коробки с конфетами, бутылки с шампанским и коньяком, еще месяц назад приготовленные, чтобы обмыть так и не состоявшуюся победу Рауля Хаджимбы. Счастливые и потерявшие от радости головы победители в горячечном запале спешили воспользоваться этими сладкими трофеями. С оглушительным треском в воздух взлетали пробки, игристое шампанское пенилось в стаканах, бокалах и во всем том, что попадалось под руку. Это по праву была их победа! Победа над ненавистным злом, которое после 5 октября поселилось в этих стенах и затем ежечасно и ежеминутно множилось, отравляя разум людей и превращая закадычных друзей в заклятых врагов.
Сновавшие в толпе тележурналисты тщательно, крупным планом снимали этот разгул людской стихии, который спустя несколько часов в экстренных новостях будет представлен ни много ни мало, а как «путч и государственный переворот коррумпированных и экстремистских группировок». Но в те мгновения им — тем, кто не испугался смерти, хлестнувшей навстречу свинцом, и первыми ворвался в западный подъезд, было глубоко наплевать на эту мышиную суету. Ребята из охраны и добровольцы-ополченцы, как когда-то на фронте, решительно и без колебаний поднялись в атаку и теперь, сделав свое дело, отошли в сторону, предоставив слово политикам.
И они — Станислав Лакоба, Александр Анкваб, генерал Кишмария, пережившие в эти последние минуты то, чего не пожелаешь и врагу, появились в коридоре. Перевернутые кресла и разбросанные по полу бумаги красноречиво свидетельствовали о паническом бегстве тех, кто, прикрываясь законом, цинично его попирал и не давал все эти двенадцать дней сказать свое веское слово.
Навстречу им из кабинетов и с лестниц спешили люди, чтобы пожать руку или сказать доброе слово. Некоторые, не в силах сдержать переполнявшие их чувства, встречали криками «ура!». Но на осунувшихся и пожелтевших, как воск, лицах Станислава, Александра и Мераба не было ни радости, ни торжества. Неимоверный груз ответственности за жизни сотен и тысяч людей все еще продолжал давить на них. Они шли по этому живому коридору, ясно понимая, что на какое-то время роковую черту, за которой маячила мрачная тень гражданской войны, удалось отодвинуть, но насколько далеко, теперь зависело от Рауля Хаджимбы и его сторонников.
