К 28 сентября значительная часть западной Абхазии все еще находилась под контролем оккупантов. Раскатистое эхо артиллерийской канонады и мощные взрывы авиационных бомб, доносившиеся из-за реки Кодор, были хорошо слышны в Сухуме. Это бойцы Восточного фронта под командованием Мераба Кишмарии за неделю непрерывных и небывалых по ожесточенности боев сокрушили у города Очамчыра многоэшелонированную оборону противника, на его плечах прорвались к стратегически важной дороге Сухум — Зугдиди и взяли ее под свой контроль.
Тбилиси охватила паника. И было отчего. В Абхазии грузинские войска терпели одно за другим поражения, а в Мингрелии накануне, 24 сентября, в городе Сенаки неожиданно объявился свергнутый Эдуардом Шеварднадзе в начале 1992 года президент Грузии Звиад Гамсахурдия. Он и его сторонники жаждали реванша и развили бурную деятельность. И без того истерзанная за полтора года «освободительными» походами войск Госсовета и мародерами из отрядов «Мхедриони», Мингрелия после двух его митингов в Зугдиди и Цаленджихе вспыхнула, будто спичка, грозя, как и Абхазия, выйти из повиновения «Малой империи».
В результате этого к 28 сентября более чем 20-тысячная военная группировка грузинских войск в Абхазии оказалась в западне, которая вот-вот могла захлопнуться. Ее командование слало в Тбилиси панические радиограммы, и тогда Госсовет собрал и направил на помощь последние резервы, — кабинеты в армейских штабах и камеры в тюрьмах опустели. Гвардейцы, уголовники и наемники из числа украинских националистов предпринимали одну за другой атаки на позиции ополченцев под Очамчырой, чтобы расчистить путь для нового наступления на Сухум.
В сражение были брошены штурмовая авиация и вся имевшаяся у грузинского военного командования бронетехника. Бои на Восточном фронте шли буквально за каждый метр дороги, которая в те решающие для судьбы Абхазии сентябрьские дни стала поистине дорогой смерти. Значительно уступая в численности и вооружении, ополченцы несли чудовищные потери, но не отступили и продолжали отчаянно сражаться, чтобы отсечь бронированные клещи грузинских войск, тянувшиеся к освобожденной столице Абхазии.
Самые кровопролитные бои шли в районе села Адзюбжа. Здесь всего семьсот бойцов Мераба Кишмарии противостояли пятитысячному 1-му армейскому корпусу, усиленному головорезами из отрядов «Мхедриони». Раз за разом бронированный таран из танков и бэтээров ударял по позициям ополченцев, но дальше передовых окопов ему так и не удалось пробиться. Подвижные расчеты гранатометчиков, удачно маневрируя, прямой наводкой били по бензобакам, а когда кончались заряды, в ход шли бутылки с зажигательной смесью. Чадящие факела зловеще колыхались над дорогой и полем. Воздух пропитался запахом гари и пороха. Коричнево-черные ручьи из крови и расплавленного металла змеились по обожженной и истерзанной минами и снарядами земле. Четырежды гвардейцы и мхедрионовцы поднимались в атаку и сходились в рукопашной схватке с ополченцами и каждый раз, не выдержав яростного отпора, откатывались назад. Путь на Сухум для них по-прежнему оставался закрыт.
В Тбилиси хорошо понимали политическую и военную цену сражения под Адзюбжей и, не считаясь с потерями, бросили на этот участок фронта новые силы — на этот раз под командование Джабы Иоселиани. Малоизвестный даже в узких кругах художник, но зато хорошо знакомый по оперативным сводкам МВД бывшему первому секретарю ЦК Компартии, а затем председателю Госсовета Грузии Эдуарду Шеварднадзе, вор в законе Джа должен был стать спасителем нации. Посланный, чтобы «замочить сепаратистов», под Адзюбжей он крепко «обломал себе зубы». Дешевые понты, которые у него проходили год назад против первых ополченцев, вооруженных охотничьими ружьями и карабинами, теперь не сработали. Ни танки, ни затихавшая ни на минуту артиллерия, ни отчаянные призывы Джа к братве «взять на перо абхазских отморозков», ни «чудесное спасение» с помощью российских десантников из осажденного Сухума Шеварднадзе и его обращение к командованию войск НАТО прийти на помощь гибнущему под ударами сепаратистов «свету демократии в Закавказье — Грузии» уже ничего не могли изменить. Судьба военной авантюры грузинского руководства в Абхазии была предрешена.
Едва только над горами и морем 28 сентября забрезжил рассвет, основные силы абхазской армии после короткого, но мощного артобстрела перешли в наступление. В этот удар ополченцы вложили всю свою ярость и ненависть, накопившиеся к оккупантам за предыдущие тринадцать месяцев, — к полудню во многих местах грузинские оборонительные позиции были прорваны и линия фронта как таковая перестала существовать. Окрыленные успехом ополченцы усилили натиск, и вскоре отступление гвардейцев, а вместе с ними и толп мародеров, нахлынувших из Западной Грузии, превратилось в паническое бегство.
Обезумевшие от страха орды захлестнули дороги, ведущие к городу Гали и к морю. «Счастливчики», что сидели в танках и бэтээрах, и те, кто смог удержаться на броне, гусеницами и огнем прокладывали себе дорогу среди деморализованной пехоты и беженцев, ища путь к спасению. Животный страх расплаты за совершенные во время оккупации военные преступления, зверства в отношении мирного населения, массовые грабежи и насилие заставлял их, как пауков в банке, биться за место в машине и на борту катера. Над дорогами и морскими причалами стоял отборный мат, звучали проклятия и мольба. То в одном, то в другом месте возникали яростные перепалки, и, когда не помогали кулаки, в ход шло оружие. После автоматных очередей на обочинах и морском берегу оставались валяться трупы, и очередная волна паникеров, прокатываясь по ним, втаптывала в грязь и превращала их в кровавое месиво.
Вместе с оккупантами спасались от справедливого возмездия и те, чьи предки в середине 30-х годов XX века по чужой воле были переселены из Центральной Грузии в Абхазию. Спустя шестьдесят лет их внуки и правнуки, отравленные ядом пещерного национализма, забыли, что они всего лишь гости на чужой земле, и, следуя призывам новых правителей из Тбилиси «Грузия — для грузин!», с карательными отрядами беспощадно грабили армянские и абхазские села. И им, кто живьем закапывал в землю и замуровывал в стены своих бывших соседей, однокашников по школе и учителей, кто превратил в пепелища некогда цветущие села Лабра, Шаумяновка, Атара, Яштухе и десятки других, рассчитывать на снисхождение не приходилось. Прихватив награбленное, они первыми, как крысы с тонущего корабля, ринулись за Ингур.
С ними бежали и те, кто, забыв про совесть и польстившись на легкую добычу, разорял брошенные абхазские, русские и греческие дома. Кто по ночам, натянув на лицо маску, отбирал последнее у немощных стариков и старух. Кто в августе 1992-го испугался и подумал, что под вероломным ударом бронированного кулака банд Китовани и Иоселиани Абхазия, а вместе с ней и сам абхазский народ перестанут существовать, и поспешил откреститься от своих родственников — абхазов.
Им всем было чего бояться, и паника, подобно чуме, за считаные часы опустошила Очамчырский и Гальский районы. Бойцы абхазской армии, разметая в стороны заторы из брошенной военной техники и обозы с награбленным добром, встречали на своем пути обезлюдевшие села и поселки. О том, что в домах еще несколько часов назад была жизнь, напоминали горячие угли в печах, болтавшееся на веревках белье и скот, бродивший по дворам и огородам.
