Шеварднадзе, пользуясь случаем, с убийственной иронией продолжал гвоздить ядовитыми вопросами. Владиславу Ардзинбе нечего было сказать в ответ и оставалось лишь одно — в бессильной ярости скрипеть зубами и изворачиваться, словно уж на сковороде. Белый Лис не упустил возможности продемонстрировать, кто в российском МИДе настоящий хозяин. Этой словесной пытке, казалось, не будет конца, у Ардзинбы иссякло терпение, и он брезгливо швырнул трубку ВЧ-связи на аппарат.
Враги России и Абхазии в очередной раз нанесли коварный удар по его планам. Гнев и возмущение душили президента. Проклиная в душе продажных и беспринципных чиновников, окопавшихся на Смоленской площади, он в ярости закружил по кабинету. Снова зазвонил телефон, на этот раз закрытой внутренней связи. С докладом вышел руководитель Службы государственной безопасности (СГБ), но то ли из-за помех на линии, то ли от волнения временами его голос прерывался, и было отчего. По оперативным каналам в СГБ поступила «убойная» информация, и касалась она ни много ни мало нового командующего российскими миротворческими силами в зоне абхазо-грузинского конфликта.
По данным абхазских контрразведчиков, он возвратился из поездки в Тбилиси не с пустыми руками, а с личным подарком от самого Белого Лиса. Да еще каким — новенькой иномаркой, стоимости которой вполне хватало, чтобы до конца жизни прокормить командующего, а вместе с ним весь штаб, включая вечно ненасытных тыловиков, в московском ресторане «Арагви».
Это сообщение стало последней каплей, переполнившей чашу терпения президента. Дальше спокойно взирать на такое откровенное мздоимство он уже не мог, до продажных московских чиновников было не дотянуться, но командующий российскими миротворцами находился под рукой. Сгорая от праведного гнева, Владислав Ардзинба распорядился немедленно вызвать его на прием.
От комплекса правительственных зданий до объединенного штаба миротворческих сил, располагавшегося на территории военного санатория Московского военного округа, было не более пяти минут езды. Командующий оказался на месте и не заставил себя ждать, вскоре его чеканный шаг зазвучал в коридоре президентского крыла.
Поблескивая надраенными до зеркального блеска ботинками и белозубой улыбкой на загоревшем и сытом лице, он появился на пороге приемной. В новой, еще непривычной для глаз форме, которая пришла на смену старой советской, он скорее походил на натовского, чем российского генерала. Мундир, усыпанный карманами и оловянной мишурой, сверкал, словно рождественская елка, а огромная, с высоко задранной тульей фуражка напоминала летное поле гудаутской авиабазы.
Небрежно поздоровавшись с дожидавшимся приема министром, тот невольно вытянулся в струнку и, не удостоив внимания двух телохранителей, скромно стоявших у окна, генерал бросил нетерпеливый взгляд на начальника секретариата Раису Погорелую. Она приветливо поздоровалась и пригласила занять место на диване. В ответ командующий гневно мотнул головой, да так, что едва не сшиб фуражкой— аэродромом вешалку, остановился посередине приемной и раздраженно буркнул:
— Доложите! У меня нет времени!
— Одну минуточку, — засуетилась под грозным генеральским взглядом Раиса Николаевна и подняла трубку телефона.
Командующий недовольно скрипнул ботинками, презрительным взглядом окатил неловко замявшегося на диване министра и остановился на телохранителях. Их расслабленные позы и мешковато сидящая форма пробудили в его армейской душе праведный гнев, но он так и не успел построить во фронт и подровнять «под линейку» этих полувоенных штафирок. Вовремя вмешалась Раиса Николаевна и пригласила:
— Пожалуйста, заходите! Владислав Григорьевич вас ждет!
Генерал не забыл глянуть в зеркало, видимо, остался доволен своим бравым видом, решительно ухватился за ручку двери и по-хозяйски шагнул в кабинет. Через секунду о нем напоминали лишь резкий запах тройного одеколона и кожи новеньких, накануне полученных со склада ботинок.
В приемной вновь воцарились мир и спокойствие. Телохранители Ибрагим Авидзба и Джон Хутоба вернулись к разговору о прошедших соревнованиях по рукопашному бою. Министр снова почувствовал себя гражданским человеком, присел на краешек дивана и зашуршал бумагами. Раиса Николаевна принялась сортировать документы на доклад, их внушительная стопка занимала половину стола. Благостную тишину нарушали лишь шелест страниц под ее рукой и жужжание старенького вентилятора, но это спокойствие оказалось обманчивым.
Прошла минута-другая — и из кабинета президента донеслись приглушенные дверью возбужденные голоса, быстро перешедшие в такую яростную перепалку, что Раиса Николаевна вынуждена была стыдливо закрыть уши. Министр с головой зарылся в бумаги, а от былой вальяжности телохранителей не осталось и следа. Они бросали тревожные взгляды то на безжизненно молчавший телефон прямой связи с президентом, то на дубовую дверь кабинета, вздувшуюся, как негодная консервная банка, от бушевавших за ней страстей, и нерешительно топтались на месте.
Внезапно крики оборвались. За дверью происходила загадочная возня, потом послышались глухие удары. Раиса Николаевна побледнела и вскочила со стула. Министр остолбенел и растерянно захлопал глазами. Ибрагим с Джоном колебались не больше секунды и, не дожидаясь команды, ринулись спасать президента. Выхватив из кобур пистолеты, они ворвались в кабинет и застыли на пороге с открытыми ртами.
Под ноги, вихляя из стороны в сторону, катилась футбольным мячом фуражка-аэродром генерала. Сам хозяин ушел в глухую оборону. Его голова по самые уши утонула в спинке мягкого кресла, а спина превратились в барабан, на котором рассвирепевший президент отбивал так милый сердцу настоящего военного марш «Прощание славянки» и сопровождал зловещими выкриками:
— Сегодня машину, а завтра родину! Нашел себе друга! Эту продажную сволочь Шеварднадзе!
В ответ доносились лишь всхлипы и сопение. Генерал был сломлен и перестал оказывать сопротивление. Первым из телохранителей дар речи вновь обрел Ибрагим:
— Владислав Григорьевич?! Владислав Григорьевич, нам…
— Что-о?! — бросив на него такой взгляд, что бедняга едва не провалился под пол, президент яростно крикнул: — Вон! Вас кто сюда звал? — и вдогонку проворчал: — Ну что за люди! Поговорить не дадут!
Обескураженные Ибрагим с Джоном как пробки из бутылки вылетели из кабинета в приемную. В ней уже никого не было. Министра словно ветром сдуло, а ошарашенная Раиса Николаевна, как рыба, выброшенная на берег, открытым ртом хватала воздух и двумя руками удерживала дверь в коридор, опасаясь, что там услышат далеко не дипломатическую лексику президента.
Вскоре шум в кабинете стих, но генерал так и не появился в приемной. Ибрагим с Джоном обменялись недоуменными взглядами и, не решаясь снова заглянуть за дверь, напряженно прислушивались к тому, что за ней происходило. Скрип дверцы шкафа и последовавший затем характерный звон стеклянных бокалов заставили их с облегчением выдохнуть. Видимо, яркий и убедительный армейский лексикон президента до глубины души потряс боевого генерала, и назревавший острый «военно-дипломатический конфликт» закончился вполне мирно разговором «по-русски».
