Прячась за стенами домов, я обогнула Круглую площадь и выскочила к кинотеатру. В его окнах и на крыше мелькали фигуры бойцов. Воспользовавшись затишьем, незаметно проскользнула в фойе и там столкнулась с Мушни. Несмотря на пыль и клубы дыма, он узнал меня, схватил за плечи и попытался вытолкнуть на улицу. Я цеплялась за него, совала в руки бинты и лекарства, которые успела прихватить в детской поликлинике, и доказывала, что без медсестры им не обойтись…
Тали прервала рассказ и, грустно улыбнувшись, призналась:
— Никакой медсестрой я не была и до того часа ничего другого, кроме пальца, не перевязывала.
— В тот день каждый из нас все делал впервые, — тихо обронила Майя.
— Все так, — согласилась Тали и вернулась к рассказу: — Мушни смирился, а ребята, как мне показалось, обрадовались. Их было немного. Чуть позже к нам присоединились Батал Табагуа, Асик Атба и Ренат Корчава. С собой они принесли автоматы, а с этим оружием уже можно было отбиваться. Но не столько оно, сколько каждое новое пополнение придавали нам силы. Мы были не одиноки и с удвоенной энергией продолжали отстреливаться. Несмотря на то что наш огонь был слаб, он остановил колонну гвардейцев.
Как когда-то в Фермопилах триста спартанцев с царем Леонидом встали на пути армады персидского царя Дария и спасли Грецию, так и наши: Мушни, Володя Аршба, Артур Читанава, Володя Анцупов, Батал Табагуа и другие ребята навсегда останутся в памяти народа и истории Абхазии. Перед ними — горсткой отчаянных смельчаков — растерялись уверенные в своей безнаказанности бандиты Китовани.
Их замешательство продолжалось недолго, в бой вмешались военные спецы. Головной танк и три БМП взревели моторами, попятились назад и рассредоточились вдоль реки. Жерла орудий и стволы пулеметов рыскали по этажам, выбирая цели. Гранатометчики, скрываясь за перевернутыми машинами и развороченными торговыми киосками, занимали передовые позиции. В центре колонны, возле штабной машины, ощетинившейся штырями антенн, в плотном кольце охраны мелькала бегемотообразная туша Китовани. Он размахивал руками и что-то кричал своим головорезам.
Судя по всему, они готовились к решительному штурму. Как его грозные предвестники над морем появились вертолеты и закружили над нами, танки выдвинулись на прямую наводку. Гвардейцы попросту решили сровнять нас с землей. Наступил момент истины, лица ребят побледнели, но на них не было ни тени страха, ни тени сомнения. Они озарились каким-то особенным внутренним светом, который в час испытаний возносит тебя к самым вершинам человеческого духа — любви к Родине! Да-да, к Родине!
Голос Тали звучал тихо, но от этого не менее убедительно:
— Сейчас это, может, звучит напыщенно, но именно любви, а не ненависти к врагу. В те роковые минуты в тебе остаются и живут только самые светлые и добрые чувства к родным и близким, все остальное становится мелким и ничтожным. Впервые там, у Красного моста, и потом не раз перед атакой я наблюдала это удивительное состояние души.
Часы отсчитывали последние минуты и секунды наших жизней. И тогда, — лицо Тали озарилось особенным светом, — Мушни с трогательной заботой поправил на молоденьком студенте неумело надетую каску, затем отошел в угол, привалился к стене, достал из кармана фотографии и нежно погладил рукой. Что он думал в те минуты? Наверное, то же, что и все те, кто когда-либо стоял перед выбором между жизнью и смертью.
Арзамет Тарба приподнялся над подоконником и пристально вглядывался в знакомые улицы, пытаясь за пеленой дыма разглядеть родной дом. Его губы что-то беззвучно шептали. Там оставались отец, мать и младший брат Дмитрий.
Батал Табагуа и Асик Атба, последний раз державшие автомат в руках во время срочной службы в армии, заново примерялись к ним.
Артур Читанава в который уже раз пересчитывал скудный запас патронов и, отсыпав горсть, передал Иналу. В это время снизу, где сосредоточивались для атаки гвардейцы, донеслись отрывистые команды.
Мушни встрепенулся, быстрым взглядом окинул бойцов и охрипшим голосом произнес те самые слова, которые потом не раз повторяли командиры ребятам перед решающим штурмом:
«Сегодня на их стороне сила, но на нашей — вера и правда. Пока нас мало, а врагов намного больше. Этот бой может стать последним, но мы не страшимся смерти, потому что пришли сюда не по приказу, а по зову сердца. Мы сделали свой выбор — свободная Родина или смерть! Этот бой и жертвы станут той искрой, что разожжет пламя народной войны. За нами встанут сотни, тысячи бойцов…»
Разрыв снаряда вздыбил металлическую крышу над кинотеатром и, словно листок бумаги, скрутил в трубу. В злобном лае зашлись пулеметы. Залпы гранатометов и танкового орудия сотрясли здание. Рухнуло перекрытие над залом, клубы пыли и дыма заволокли помещения. Из-под развалин послышались стоны раненых, появились первые убитые…
Здесь Тали прервала рассказ, и ее взгляд обратился к городу. За деревьями виднелись изуродованная крыша кинотеатра «Апсны» и мрачные развалины Совмина. Спустя столько лет ее разум отказывался понимать чудовищность того, что происходило в Сухуме 14 августа 1992 года. Она тяжело вздохнула и вернулась к рассказу:
— В тот миг мир для меня раскололся надвое. Там, за спиной, на маяке и в Гаграх все так же ярко светило солнце и весело шуршал галькой морской прибой. На пляжах негде было яблоку упасть, от восторженного писка и визга детворы, барахтавшейся в море, шум стаял, как на птичьем базаре. В Новом Афоне в Пантелеймоновском монастыре после многих лет забвения возобновилась служба, первые прихожане возносили молитву во имя добра, справедливости и мира. А здесь, у Красного моста, в кромешной мгле витал запах крови и смерти. Ад в раю! Точнее и правдивее, чем это выразил Алексей Аргун, не скажешь.
Тот день для нас превратился в ночь, а время будто остановилось. Давно смолк наш единственный пулемет, снайперы выбили расчет. Не стало слышно выстрелов на крыше. Ребята, вооруженные ружьями и автоматами, не могли долго сопротивляться убийственному огню вражеских вертолетов. Пламя охватило крышу и верхний этаж. Танк и БМП методично били по окнам первого и второго этажей. Садисты! Они рассчитывали загнать нас в подвал и сделать из него братскую могилу.
Мушни с Артуром окинули взглядом ребят, их лица были суровы и сосредоточенны. Они, вчерашние школьники и студенты, понимали, что наступил решающий момент боя, и приготовились стоять насмерть.
Гвардейцы тем временем перегруппировались и мелкими перебежками стали подтягиваться к зданию кинотеатра. Некоторые, осмелев, выбрались из укрытий, просочились к парапету набережной и взяли под прицел наши позиции и пути отхода. Экипаж танка нахально выдвинулся на прямую наводку, а вслед за ним заворочалась и залязгала гусеницами остальная колонна.
Мушни от бессилия и злости заскрипел зубами и в сердцах воскликнул:
— Один бы гранатомет — и я бы захлопнул ему пасть!
— Сволочь! Ближе не подходит, боится, что бутылкой достанем, — сокрушался Артур.
— Еще пара минут, они развернут на позиции второй танк — и тогда нам крышка, — подвел печальный итог Мушни.
