А Сычев уже не мог остановиться:
— Тот, не тот! Кончилась терпелка! Это ж надо, силищу такую имели, а фриц нас за два дня раздолбал. Как так? Как?!
— Будто не знаешь, — Петр замялся, его также мучил этот вопрос, и не нашел ничего другого, как повторить избитые утверждения: — Внезапность нападения. Вероломство…
— Иваныч, и это ты говоришь? Я не Макеев! Вспомни, как наш комиссар распинался о дружбе с немецким рабочим. А он, падла, голой задницей перед нашими рожами тряс. Слепому было понятно, что фриц силу стягивает, а нас в летние лагеря, в солдатики играть. Пушки на полевые позиции, а снаряды — на складе! Танки с пустыми баками, а у тебя на складе — ревизия! Так кто виноват, Гитлер?! — негодовал Сычев.
— Стоп, Серега, остынь, — пытался утихомирить его Петр.
— Стыну уже полгода. Я их всех…
— Да, угомонись ты! Побереги злобу на фрица! — цыкнул на него Петр.
— Не переживай, ее у меня на двоих хватит.
— Вот и хорошо, а сейчас иди и спи. В нашем деле психовать и икру метать себе дороже. Разведка шума не любит.
— Ладно, Иваныч, давай только без морали, я не пацан, — буркнул Сычев и, что-то бормоча себе под нос, отправился спать.
Петр, прихватив автомат, поднялся на наблюдательный пункт, приник к пролому в стене и, стараясь не попасть окулярами бинокля под луч солнца, сосредоточился на дороге. Движение по ней прекратилось, и теперь его занимало другое — как добраться до элеватора. Взгляд остановился на глубоком овраге: он начинался в сотне метров от склада, протянулся почти на три километра и заканчивался у водопроводной башни. Между ней и лесополосой, за которой мрачной бетонной громадой угадывался элеватор, простиралось открытое поле. В темноте там легко было заблудиться, и Петр стал искать ориентиры: ими могли служить подбитый танк, покосившийся деревянный навес — все, что осталось от полевого стана колхозников и островок из кустарника. Определившись с маршрутом, он снова переключился на дорогу — на ней по-прежнему царило затишье.
Белое безмолвие и убаюкивающий посвист ветра навевали сон, и, чтобы не заснуть, Петр принялся по памяти составлять рапорт для Разанцева. За этим занятием незаметно подошла к концу смена, а вместе с ней густая морозная дымка окутала дорогу. Воспользовавшись этим, разведчики стали на лыжи, скатились в овраг и размашистым шагом двинулись вперед. Через час в вечерней мгле проступило циклопическое сооружение — элеватор. Дымка к этому времени рассеялась, и в блеклом лунном свете его стены, исклеванные осколками снарядов и пулями, походили на лицо человека, переболевшего оспой. Подобравшись ближе, они залегли и стали наблюдать. В мрачных развалинах элеватора и разоренной конторе царила кладбищенская тишина. Но Петр не стал рисковать и выслал вперед Новиченко. Прошло больше десяти минут, когда, наконец, тот дал о себе знать.
— У-а-а, — печально прозвучало в воздухе.
— Не Соловей-разбойник, — язвительно заметил Сычев.
— Зато ты у нас Илья Муромец, — хмыкнул Петр и распорядился: — Прихвати Вовкины вещички!
— Опять я, — буркнул Сычев и, взвалив на плечи два огромных рюкзака, поплелся за ним.
— Иваныч, ты че? Тут черт ногу сломит! — встретил их в штыки Новиченко и предложил: — Давай в контору перебираться!
— Остаемся здесь! — был непреклонен Петр.
— Туточки вонизма такая! — не унимался Новиченко.
— Вова, не гоношись! То фрицы огнеметами шмаляли! — перебил его Сычев.
— И че, с того?
— А то! Больше сюда не сунутся!
— Если мы раньше не загнемся, — буркнул Новиченко.
— Кончай разговорчики! — положил конец спору Петр и сбросил с плеч рюкзак.
Крепчающий мороз, а также голод, терзавший желудок, заставили разведчиков пренебречь опасностью. Они разбрелись по развалинам, собрали то, что осталось после пожара, спустились в повал и развели костер. Сычев, не дожидаясь команды, развязал рюкзак, достал банку тушенки и предложил:
— Иваныч, надо бы устроить пир желудку!
— Давно пора, а то брюхо к хребту прилипло! — пожаловался Новиченко.
— Я что, против? Доставайте НЗ и сало Пилипчука, — поддержал Петр.
— А 100 грамм наркомовских? — напомнил Сычев.
— Ради такого случая не грех и 200! — живо поддержал Новиченко и, хлопнув себя по лбу, воскликнул: — Хлопцы, так сегодня ж Новый год!
— Точно! С этой проклятой войной забудешь, как себя зовут, — посетовал Сычев и бросил многозначительный взгляд на Петра.
Он не стал испытывать их терпения, достал фляжку со спиритом и, подняв вверх, сказал: — За то, чтоб дожить до следующего года!
— Доживем! — дружно поддержали Сычев с Новиченко, и фляжка пошла по кругу.
Вскоре, разомлев от выпитого, сала Пилипчука и тепла костра, Сергей и Владимир начали клевать носами. Петр отправил их спать, а сам заступил на пост, но, чтобы зря не терять времени, взобрался на крышу элеватора и оборудовал на чердаке наблюдательный пункт. Отсюда, с высоты птичьего полета, дубрава, в которой гитлеровцы могли скрывать свой танковый кулак, лежала как на ладони. Теперь разведчикам оставалось запастись терпением и положиться на удачу.
Результат первого дня оказался плачевным: дубрава словно вымерла. Лишь изредка лязг металла и работа мощных двигателей говорили о том, что царящая в ней тишина обманчива. И только с наступлением темноты на подъездных дорогах началось движение. На этот раз гитлеровцы строго соблюдали светомаскировку, что лишний раз убеждало Петра в серьезности их замыслов, и тогда он решился на вылазку. Она едва не обернулась провалом: на подходе к дубраве они напоролись на боевое охранение и едва унесли ноги.
Второй и третий день также прошли впустую. До истечения срока выполнения задания оставались сутки, а Петру пока нечего было доложить Рязанцеву. Сведения о перемещениях гитлеровской техники мало что давали, и уныние охватило разведчиков.
Петр, нахохлившись, сосредоточенно смотрел на костер, как будто в отблесках пламени надеялся найти ответ на вопрос: как подобраться к дубраве? Но ничего другого, как попытаться взять языка, ему на ум не приходило.
— Опять этот опель? Достал уже гад! — возглас Сычева заставил Петра встрепенуться.
— Какой? — машинально спросил он.
— Зеленый! Глаза уже намозолил!
— Опель? Намозолил? — и пока еще смутная догадка осенила Петра.
Он схватил блокнот и лихорадочно зашелестел страницами. Дважды в день с постоянством маятника зеленый штабной опель проезжал перед ними.
«Офицер связи? Фельдъегерь? Секретные документы! Это последний шанс!» — ухватился за эту мысль Петр и радостно воскликнул:
— Ребята, не все потеряно!
— Брать опель! — первым догадался Сычев.
— А там штабная крыса! — предположил Новиченко.
