«Все — конец!» — подумал Петр и от боли на мгновение потерял сознание.
Снежная лавина скатилась в пропасть. Ее отголоски еще долго гуляли в горах, и, когда стихли, до Петра, как сквозь вату, донеслось:
— Петренко, живой?
— Здесь я, — подал он голос и предпринял попытку подтянуться и встать на ноги. Плечо пронзила жгучая боль, его сознание снова замутилось, и когда снова открыл глаза, то увидел перед собой лицо Рейхера. Тот тяжелым взглядом посмотрел на его неуклюжие потуги и от досады заскрипел зубами. Так тщательно готовившаяся операция, на которую было положено столько сил, в самом начале дала сбой. Петренко стал обузой. Рейхер помедлил секунду, и рука потянулась к рукоятке ножа. Один короткий колющий удар в горло, и все будет закончено. Петр понял это по его глазам и, превозмогая боль в плече, поднялся и заявил:
— Кенак, я могу идти.
— Идти-то можешь, но что пользы? Нам сейчас каждая минута дорога, — в сердцах произнес он.
— Тогда, может, сделаем так, — и после секундного раздумья Петр предложил: — Я возвращаюсь назад.
— Назад? — И эта затянувшаяся пауза показалась Петру вечностью. Он уже не рассчитывал на снисхождение Рейхера, и рука опустилась на рукоять ножа. То ли это, то ли что другое, но оно заставило гитлеровца изменить решение. — Хорошо, возвращайся, но…
— Этого не будет! Живым я не дамся! — заверил его Петр.
— Удачи! — обронил Рейхер и приказал: — Асланидзе, вперед!
Диверсанты снова построились в цепочку и заскользили вниз. Скрип снега и слабый треск кустарника еще какое-то время звучали в расщелине и вскоре растворились в шуме дождя. Петр остался один, собравшись с силами, направился к советским позициям. Подъем к ним измотал его до изнеможения. Выбравшись на бруствер траншеи, он еще долго приходил в себя, затем сполз на дно и заковылял в сторону блиндажа. Память не подвела: через десяток метров Петр наткнулся на дверцу и, приоткрыв, окликнул:
— Есть кто живой?!
В ответ послышалось невнятное бормотание, затем чиркнула спичка, и тусклое пламя выхватило из темноты поросшее щетиной лицо. Осипший спросонья голос, спросил:
— Кто такой?
— Из штаба, — заявил Петр и прошел внутрь.
Навстречу ему поднялись пять бойцов и, сонно хлопая глазами, уставились на него. Старший среди них — младший сержант — зажег фитиль и, разглядев Петра, поинтересовался:
— Товарищ старший лейтенант, позвольте узнать цель вашего прибытия?
— С целью потом, браток, — и здесь теплая волна согрела Петра — он был среди своих, — ты мне скажи, ваш особист далеко?
— Та не, рядом.
— Позови, дело срочное! — потребовал Петр, в изнеможение опустился на нары и закрыл глаза. Боль в плече отпустила, и его охватила блаженная слабость. Ему уже нечего было опасаться. Он был среди своих. «Своих!» — промелькнуло в меркнущем сознании Петра. Вырвали его из прострации громкие голоса. Он тряхнул головой и открыл глаза. Перед ним сидел худощавый младший лейтенант и с откровенным любопытством разглядывал его. Поймав взгляд Петра, он представился:
— Оперуполномоченный Особого отдела младший лейтенант Волкодав.
— Как-как? — на лице Петра появилась улыбка.
— Волкодав Владимир Иванович, — повторил особист.
— Хорошая фамилия. От такого не уйдешь, — заметил Петр.
— Пока не уходили.
— Эт хорошо.
— Так что случилось? — перешел к делу особист.
— Пока ничего, но может… Поэтому, Володя, доставай карандаш, ручку и записывай!
— Чег-о?! — опешил тот от такого напора.
— Давай-давай! У меня нет времени, — поторопил Петр.
— Не гони лошадей! Ты вообще-то кто такой?
— Попроси, пусть ребята выйдут.
— Эт еще зачем? — насторожился особист.
— Володя, я тебя прошу, у нас очень мало времени, — напомнил Петр.
Волкодав, помявшись, распорядился:
— Дроздов, пока перекантуйтесь у Меланченко!
— Есть, товарищ младший лейтенант, — принял тот к исполнению и вывел подчиненных из блиндажа.
Они остались одни. Волкодав повторил вопрос:
— Так кто ты такой?
— Абвергруппа 102, слыхал про такую? Так вот… — Петр не успел договорить — особиста подбросило, будто на пружинах, и его пальцы заскребли по кобуре с пистолетом. — Да не дергайся ты, Вова, не шпион я! Я свой! — успокоил Петр.
Младший лейтенант, продолжая с подозрением поглядывая на него, присел на лавку и, не спуская руки с кобуры, спросил:
— И все-таки хто ж ты такой?
— Гальченко, — не стал до конца раскрываться Петр.
— И што? Мне это ниче не говорит.
— Я выполню специальное задание начальника Особого отдела 6-й армии Юго-Западного фронта капитана Рязанцева.
— Такого я не знаю, а Южного фронта давно нет.
— Слушай, младший лейтенант, может, хватит играть в шпионов. Дело более чем серьезное, — начал терять терпение Петр.
— И я о том же. С чего эт тебе я должен верить?
— Ладно, Рязанцева не знаешь, но про комиссара госбезопасности 3-го ранга Николая Николаевича Селивановского небось слышал?
— Н-у-у, — промычал особист.
— Не ну, а гну! Только что на участке твоего полка прошла диверсионная группа абвера, а ты…
— Че-о?! — и особист сорвался с лавки.
— Да сядь ты! Че такой дерганный? Далеко не уйдут. Давай записывай! — потребовал Петр.
— Точно не уйдут?
— Не уйдут, если суетиться не станешь.
Особист присел на лавку. Достал из полевой сумки листки бумаги, химический карандаш и, нетерпеливо поглядывая на Петра, приготовился записывать. Тот откинулся на стенку — боль из плеча прострелила в спину и притихла — и стал диктовать: «Диверсионная группа абвера в составе 11 человек, нет, теперь десяти. Командир — лейтенант Кенак Рейхер. Приметы рост около 190 сантиметров, фигура богатырская. Так и пиши — богатырская. Лицо, как на плакате — солдат рейха. Имеет документы прикрытия на капитана Альтшулера Германа Оскаровича, начальника особой команды инженерной разведки штаба Закавказского фронта…»
Петр продолжал перечислять истинные и вымышленные фамилии диверсантов, их приметы. Волкодав торопливо записывал и не уставал повторять: «Вот это да?! Вот это бомба?!» А когда на лист легло последнее предложение, уже не смог сдержать своего восхищения и воскликнул:
— Ну, ты даешь, парень?! Тебя к герою надо представлять!
— Ладно, живу бы быть, а остальное приложится, — смутился Петр.
— Эт, конечно, — согласился Волкодав и, заметив болезненную гримасу на его лице, спросил:
