Тот забрался в машину, вытащил Кочубея, взвалил на плечо и перебрался под утес. Вскоре там собрались все остальные Холодные струи, стегавшие по лицу Николая, привели его в чувство. Болевой шок напомнил о себе покалыванием в спине и пульсирующими ударами в висках. Опираясь на непослушные руки, он приподнялся над землей и прислонился к скале. Перед глазами качался и плыл неправдоподобно громадный силуэт хаммера и мельтешили размытые тени.
«Я в плену?!» — понял Кочубея, с его губ сорвался мучительный стон, а рука скользнула к кобуре, но она была пуста.
— Не рыпайся, гад! — прорычал Гурам и навалился на него.
Николай пытался оказать сопротивление, но силы оказались не равны. Гурам легко справился с ним и захлестнул на запястьях веревку. Кочубей от бессилия заскрипел зубами и, привалившись к скале, ненавидящим взглядом смотрел на суетившихся у берега спецназовцев. Из тросов и веревок они сооружали переправу через реку. Первым на левый берег отправился радист. Вслед за ним, спеленав как куклу, переправили Николая, затем перебрались остальные.
Переправа заняла около часа. К этому времени к ней подтянулась группа Резо. Бой с Остащенко и Кавказом обошелся ей дорогой ценой: на заднем сиденье хаммера хрипел тяжелораненый. У него было раздроблено левое плечо и навылет прострелена грудь. Потери русских остались неизвестны, но они уже не интересовали Ломинадзе. Его заботило только одно: поскорее выбраться из ловушки, которую устроили погода и природа. В ситуации, когда мощные хаммеры пришлось бросить за рекой, ему и спецназовцам приходилось рассчитывать только на собственные силы. Оставив раненого и водителей на переправе, Ломинадзе, а с ним десять человек и пленник двинулись пешком на встречу с отрядом Старка.
Вскоре ливень прекратился, сменивший его не по-летнему холодный дождь не принес облегчения. Ветки терновника и ежевики цеплялись за одежду и царапали руки. Раскисшая горная тропа превратилась в настоящий каток. Ноги скользили на узловатых корнях, каждое падение оборачивались ушибами и отзывалось долгим эхом отборного мата. Грязно-серая гусеница, извиваясь по узкому горному карнизу, нависавшему над мрачной бездной, медленно ползла вперед.
Набухшая от воды веревка глубоко врезалась в запястья Николая и при каждом неловком движении причиняла острую боль.
— Кацо, веревку развяжи! Руки отваливаются, — взбунтовался он.
Ломинадзе ожег его злобным взглядом и рыкнул:
— Заткнись! Двигай вперед!
— Хоть убей, дальше не пойду! — заявил Николай и остановился.
Ломинадзе поиграл желваками на скулах и сквозь зубы процедил: — Привал! Десять минут!
Измотанные переходом спецназовцы уже не искали защиты от дождя и распластались прямо на камнях. Николай снова потребовал:
— Кацо, развяжи руки!
На этот раз Ломинадзе не стал угрожать и приказал:
— Зураб, возьми гада на короткий поводок!
— Может, еще на руках понести? — буркнул тот.
— Делай, что тебе говорят! — приказал Ломинадзе.
Гурам пнул ногой Николая и рявкнул:
— Встать сволочь! Лапы сюда!
Кочубей тянул время, в его душе жила надежда, что Юрию или Кавказу удалось вырваться из засады и сообщить о засаде Гольцеву. В том, что тот по горячим следам организует погоню, у Николая не возникало сомнений. В этой гонке со временем ее исход решили драгоценные секунды и минуты, и он не сдвинулся с места. Тупой носок армейского ботинка снова врезался Николаю в бок. Превозмогая боль, он приподнялся и яростным взглядом ожег своего мучителя.
— Ну ты, лапы сюда! — вызверился Зураб и толстыми, напоминающими сосиски, пальцами вцепился в узел.
Набухшая от воды веревка не поддавалась. Потеряв терпение, он рассек ее ножом, затем из капронового шнура сделал петлю, захлестнул на правой руке Николая, а свободный конец привязал к своему поясу. Это была хоть маленькая, но победа, получив свободу для рук, он торопился воспользоваться ею, чтобы дать о себе знать Гольцеву. Брелок с ключами от сейфа со встроенным радиомаяком мог навести на след группы Ломинадзе. Улучшив момент, Николай незаметно для Зураба достал его из кармана куртки, включил и спрятал в траве.
Команда Ломинадзе «Подъем!» подняла на ноги спецназовцев. Чертыхаясь и проклиная погоду, они двинулись дальше. На смену сумрачному рассвету пришел пасмурный день. Казалось, сама природа была на стороне Николая. Из ущелий поднялся густой туман и кисельной пеленой окутал тропу и горы. Дальше собственного носа ничего не было видно, темп движения, и без того невысокий, резко упал. Перед перевалом дорожка превратилась в козью тропу, и спецназовцам приходилось двигаться черепашьим шагом, чтобы не сорваться вниз.
У Николая усилилось головокружение. Он почти ничего не видел и постоянно натыкался на Зураба. Тот выходил из себя и отвечал зуботычинами. В очередной раз Кочубей воткнулся ему в спину. Зураб отшвырнул его в сторону. Николай потерял равновесие и сорвался с тропы. Зураб не устоял на ногах, и оба покатились к краю пропасти. Их жизни спасла связка из капронового шнура. Она зацепилась за выступ скалы, и они повисли над провалом. Подоспевшие на выручку спецназовцы оттащили их к тропе. Падение обернулось переломом ноги у Зураба, а Николай отделался ушибами и ссадинами. И здесь его осенила мысль: схватившись за стопу, он старательно изображал на лице гримасу боли.
Ломинадзе рвал и метал. Мало того что переход, которому не было видно конца, измотал группу, так еще на ее ногах повисли две неподъемные «гири» — Зураба и русского пришлось тащить на себе. Спуск с перевала стал для спецназовцев настоящей пыткой.
Первым взбунтовался Резо.
— Все, Каха, хоть стреляй! Дальше не пойду! — заявил он.
— Чт-о?! Что ты сказал? — взвился Ломинадзе и ухватился за кобуру.
— Мы тоже не пойдем!
— Где американцы?
— Они там виски хлещут, а мы тут загибаемся! — взбунтовались остальные.
— Молчать! Захлопнуть пасти! Под суд отдам! — пытался пресечь бунт Ломинадзе.
— Не пугай — пуганые!
— Сам тащи русского! — звучало в ответ.
— Заткнитесь! Сволочи! Трусливые шакалы! — и, потрясая пистолетом, Ломинадзе двинулся на сбившихся в кучку подчиненных.
Резо побледнел, но не отступил и сорвался на крик:
— Все, с меня хватит! Я молчал, когда ты бросил подыхать Бесо! Хватит играть в индейцев! Выходи на Гурона! Пусть нас вытаскивает!
— Выходи!
— Пусть вытаскивает!
— Мы свое дело сделали! — орали остальные.
— Ах вы, суки! Забыли про русских! Они с вас три шкуры спустят! — использовал последний аргумент Ломинадзе.
Но он не подействовал. Толпа, заведенная Резо, угрожающе надвигалась на него и требовала:
— Выходи на Гурона!
— Мы тут подыхать не собираемся!
