После его ухода Сердюк занялся текущими вопросами, но работа не ладилась. В голове занозой засела навязчивая мысль о Кочубее, его поразительном сходстве с собеседником Скотта. Предложение Гольцева подключить его к проверке оживило прошлые подозрения. Услужливая память подбрасывала новые сомнительные эпизоды в поведении и поступках Кочубея, которым он раньше не придавал значения. Теперь они складывались в одну логическую цепочку.
Родственники в Чернигове, почти рядом с Киевом и российской границей. Про них Кочубей не упомянул ни словом, когда заполнял анкету. Поездки в Абхазию, где многих охватывал шок от одного вида развалин и угрюмых бородачей, свободно разгуливающих по улицам с автоматами. Кочубей же рвался в отпуск только туда, где американская, турецкая и грузинская разведки чувствовали себя как дома и назначали явки своим агентам. В прошлом году, в разгар сезона, он отказался от «горящей путевки» в Сочи в санаторий «Дзержинского» и снова отправился в Абхазию. И, наконец, попытка скрыть инцидент со Стельмахом во время командировки в Сухум.
Все это вместе взятое не давало покоя Сердюку. Рука сама потянулась к секретному блокноту и на страничку легла запись: «Установить, где с 17 по 26 декабря находился К».
Помедлив, он перечеркнул ее, поднялся из-за стола, прошелся по кабинету и, не сдержавшись, чертыхнулся:
— Толя, ты идиот! Нет, это же надо? Дослужился, скоро самого себя в шпионы запишешь!
Но проверенное временем железное правило контрразведки: «Доверяй, но проверяй!» — заставило его снять трубку телефона. Гольцев немедленно ответил, и, стараясь придать голосу нейтральный тон, Сердюк поинтересовался:
— Виктор Александрович, ты еще не успел порадовать Кочубея с Остащенко?
— Нет!
— Я думаю, их радость не будет знать границ. Пусть догуляют отпуска. Поэтому тему Литвина с ними пока не поднимай. А если станут напирать, сошлись, что оперативная группа сформирована и согласована с Градовым.
— Я вас не понял, Анатолий Алексеевич, а что произошло?! — опешил Гольцев.
— Виктор, ты не первый год начальник? Мне что ли, тебе прописные истины объяснять? Вчера они у нас были в черном списке, а сегодня мы их фамилии наверх высветим. Ситуацию понимать надо.
— Я понимаю, но и вы поймите меня! Не могу же я разорваться! Все в отпусках.
— Виктор Александрович, я же ясно сказал: отправляй и Кочубея в первую очередь, пусть парень в себя придет.
— Анатолий Алексеевич, вы хоть меня пожалейте? — взмолился Гольцев.
— Нас, Витя, жалеть будет Градов. Так что отправляй Кочубея — насколько я знаю, у него дело к свадьбе идет. Или последнего холостяка терять не хочешь?
— С такой жизнью скоро сам им стану, — уныло произнес Гольцев.
— Ну, если только демографическую ситуацию в стране спасать, то я разрешаю, — шуткой закончил разговор Сердюк.
Гольцев еще какое-то время кипятился, но вскоре остыл. В душе он согласился с позицией Сердюка. Подключение Кочубея к проверке Литвина, по которому уже плотно работали все службы, мало что могло изменить, а тем более повлиять на результат. Зато на заключительном этапе со свежими силами он был бы кстати. Поэтому в оставшееся до прихода Кочубея и Остащенко время Гольцев занялся разборкой почты. В основном это были дежурные отписки на запросы, две ориентировки о разведывательных устремлениях иностранных спецслужб к разработкам в области ракетной техники и подробный ответ из отдела ФСБ по Йошкар-Олинской ракетной дивизии. Местные контрразведчики самым внимательным образом отнеслись к его просьбе и детально описали каждый шаг инспектора Скотта. До конца дочитать отчет ему не удалось. Зазвонил телефон оперативной связи — это был Писаренко.
— С приездом, Виктор Александрович! Как Воронеж? — приветствовал он.
— Здравствуй, Василий Григорьевич! У тебя что, камера в моем кабинете стоит? Не успел я порога переступить, а ты легок на помине?
В трубке хмыкнули, и Писаренко игриво ответил:
— И ни одна.
— Тогда чего рассказывать, и так все знаешь, — не остался в долгу Гольцев.
— Они давно не работают, батарейки сели.
— Извини, своих не дам. Остались только для фонарика, чтобы просветить твою грешную душу.
— Виктор Александрович, о святом не будем. Как съездил?
— Результативно.
— Да?.. — после паузы в голосе Писаренко зазвучали нотки ревности:
— Реально что-то прорисовывается?
— Похоже, да.
— Значит, Литвин был на Украине?!
— Не буду спешить с выводами, боюсь сглазить, — ушел от ответа Гольцев.
— Ладно. Виктор Александрович, тут такое дело: мне позарез нужен твой профессор. Пошли материалы на Дудинца, а без него, сам понимаешь, не внести ясности.
— Хочешь через него подбросить информационную куклу по «Тополю»?
— Да!
— Но ты же мое мнение знаешь: будет санкция Градова — ради бога.
— Витя, пойми, время уходит! Потом будем локти кусать, когда он сдаст секреты американцам, — взмолился Писаренко.
— Василий Григорьевич, не дави. Я все понимаю, но порядок есть порядок, — стоял на своем Гольцев… и в ответ услышал короткие гудки.
Ему было понятно стремление Писаренко разоблачить Гастролера, которого он видел в Дудинце. Но бросить сейчас все и навалиться на одного него, когда над головой как дамоклов меч висело распоряжение Градова — внести ясность в материалы проверки Литвина в недельный срок, было во вред себе. Стук в дверь отвлек Гольцева от этих мыслей. В кабинет вошли Кочубей с Остащенко.
— Проходите, присаживайтесь! — пригласил он их к столу и начал разговор с дежурной фразы: — Как дела?
— Как сажа бела. Скоро в архивной пыли утонем, — буркнул Кочубей.
— Штаны до дыр протерли, и одно место посинело, — вторил ему Остащенко.
— Посинело? Готовьтесь, сейчас покраснеет, — многозначительно произнес Гольцев и объявил: — Все, ребята, хождение по мукам закончилось и, как говориться, без серьезных оргвыводов.
— Правда?! — в один голос воскликнули Кочубей с Остащенко и обрушились на него с вопросами: когда приступать к работе? что нового по Гастролеру? как съездили в Воронеж? Литвин — Гастролер?
— Стоп, стоп! О работе ни слова, — остановил Гольцев и распорядился: — До пятницы, оба свободны!
— Чт-о? — опешил Остащенко.
— Юра, ты давно на себя в зеркало смотрел?
— Не понял, товарищ полковник?
— Желтый, как лимон, а на Николае вообще лица нет.
— А откуда ему взяться, когда чуть «врагом народа» не стал, — хмуро обронил Кочубей.
— Коля, что было, то сплыло! — не стал развивать болезненную тему Гольцев и поторопил: — Все, ребята, идите, у меня дел по горло. Как говорится: дают — бери, бьют — беги. Отдыхайте!
