В квартире не спали, из кухни доносились громкие голоса. Муж тетки Павел Иванович был явно не в духе. В банке, где он работал в службе безопасности, ожидалось очередное сокращение, и ему в свои пятьдесят два года рассчитывать на то, что очередная управленческая метла минует его, не приходилось. Для молодых да ранних, с волчьей хваткой «новых хозяев жизни» отставной подполковник был всего лишь «пережитком прошлого». Двадцать семь лет в погонах, из которых пятнадцать пришлись на службу в военной контрразведке, и не где-нибудь, а в «солнечном» Забайкалье, в их глазах ничего не стоили.
Николай тяжело вздохнул и, избегая трудного разговора, прошел в свою комнату. Скрип двери не укрылся от тонкого слуха тетки. Она выглянула из кухни и окликнула:
— Коля, ужинать будешь?
— Спасибо, Наталья Ивановна, я поел.
— Не с того ты начал! Иди посидим, Коля! — позвал Павел Иванович, и его суровое лицо показалось из-за плеча жены.
— Тебе уже хватит, Паша! А он голодный. С этой службой скоро на Кощея будет похож, и что я скажу матери? — посетовала Наталья Ивановна.
— Ему таким по службе положено. Опера и волка ноги кормят! — сурово отрезал Павел Иванович.
— Гляди, тебя она больно накормила! Столько лет в Забайкалье отбухал, и что?
— Как что? Быстро же ты забыла!
— Было бы что помнить: «Дровяшка», «Оловяшка», — зимой мерзнешь, а летом от жары дохнешь и…
— Замолчи! — оборвал супругу Павел Иванович и, поиграв желваками на скулах, желчно заметил: — Если забыла, так я напомню: забудь вернуться обратно — вот что такое Забайкальский военный округ! А мы вернулись и не на «кудыкину гору», а в Москву!
— В Москву! И что толку? Пять лет по чужим углам мыкались, пока свой у черта на куличках не получили!
— Другие и того не имеют, — буркнул Павел Иванович.
— И много ты поимел? Твой дружок, Вовка, в училище балду бил, а сегодня заправками управляет, а ты со своим красным дипломом в охранниках ходишь. А все мы — контрразведка!
— Замолчи! Не тронь это! — взорвался Павел Иванович.
— Гордый! Я сама Вовку попрошу, пусть тебя пристроит.
— Наталья Ивановна? Павел Иванович? Ну, зачем вы так? — пытался погасить скандал Николай.
В кухне воцарилась гнетущее молчание, которое нарушили горестные всхлипы. Утирая слезы, Наталья Ивановна причитала:
— За что же нам такое? Паша, он же всю жизнь честно служил! В банке тоже старается, а его на улицу. Господи, за что же нам такое наказание?
— Перестань! Перестань, Наташа! Все образумится, никто меня не гонит, — утешая жену, Павел Иванович проводил ее из кухни, возвратившись, прошел к холодильнику, достал бутылку водки и предложил:
— Ну что, Коля, выпьем?
— Наливай, дядь Паша! — махнул рукой Кочубей и подсел к столу.
Павел Иванович разлил водку по рюмкам, поднял свою и, помедлив, с горечью произнес:
— Пью не с горя, какое тут горе? Ну, выгонят с работы, с голоду не помрем. Пенсия, хоть грошовая, у меня и у Наташи есть. Квартира — сам видишь — жить можно. Дети устроены. Мне за державу обидно! Батя ее от Гитлера спас, а я просрал!
— Вы-то в чем виноваты, Павел Иванович? Ее без вас развалили, — пытался как-то смягчить боль старого контрразведчика Николай.
— Виноват? Развалили? Да что вы, молодежь, знаете об этом? Какое там на хрен ЦРУ! Своих сволочей хватило! Этих иуд — Меченного и второго, водкой калеченного, за то, что они натворили, мало повесить. Гады! Сначала армию в дерьмо втоптали, потом КГБ помоями облили, чтобы народ против нас настроить, и под шумок свои грязные делишки творили. Памятник Дзержинскому на Лубянке стоял! Лучшего в Москве не было! Так нет же, снесли! И как? Петлю на шею, и сдернули! Суки! Хотели показать, что с тоталитарным прошлым, а точнее, с нами покончили. Бог им судья, а свинья — товарищ! Выпьем, Коля, за военную контрразведку, там всегда были настоящие мужики! Как, еще остались?
— Остались! — заверил Николай.
— А с армией что сделали? Как посмотришь «ящик», так жить не хочется. Там взорвалось, там потонуло.
— Тяжело, но держится. Новая боевая техника пошла, учения начали проводить.
— Техника, учения — это, конечно, хорошо. Наша армия не на железе, а на духе держится. Как с ним?
— Жив еще.
— Значит, устоим. А то на этих эффективных менеджеров надежды нет. Они только о своем кармане пекутся. Жареным запахнет, так в Лондон чухнут. Слава богу, не на них Россия стоит. Ладно, наливай! — предложил Павел Иванович.
Николай налил водку в рюмки, и Павел Иванович произнес тост:
— За настоящих мужиков! Пока они есть, остальное приложится.
— За них! — поддержал Николай.
Павел Иванович размяк, взгляд смягчился, и снова потянулся к бутылке.
— Дядь Паша, мне хватит. Завтра надо быть как огурчик.
— Тебе виднее. Тогда спать! — не стал настаивать он, и они разошлись по комнатам.
Николай не стал распаковывать спортивную сумку, забрался в постель и уснул крепким сном. В половине седьмого он был на ногах, умылся, позавтракал и выехал на службу. В восемь сорок пять вошел в кабинете, там уже находился Остащенко, и вместе поднялись в приемную Сердюка.
В ней было непривычно тихо. Секретарь Галина Николаевна Раевская поигрывала пальцами на клавиатуре ноутбука.
— Доброе утро, Галина Николаевна! — дружно приветствовали они.
— Здравствуйте! О, Коля, давно что-то не видела тебя? Куда ты пропал? — поинтересовалась Раевская.
— Спецзадание, — не стал распространяться Кочубей.
— Правда? А какое?
— Так оно у него на лице написано, — язвительно заметил Остащенко.
— О чем ты, Юра? — терялась в догадках Раевская.
— А что, разве незаметно?
— Не-т.
— А вы присмотритесь: в глазах — оловянный блеск, а лицо — ни одной мысли.
— Юра, да что ты такое говоришь? — возмутилась Раевская.
— Это не я, это в армии говорят: «Как надену портупею, так тупею и тупею». Наш карьерист, наплевав на умное лицо, бросил контрразведку и подался в войска. Лавры маршала не дают ему покоя.
— Коля и армия? — и Раевская театрально всплеснула руками.
— А куда деваться, Галина Николаевна? Такие интеллектуалы, как Остащенко, уже достали, — отшутился Николай.
— Вот так на чужом горбу… — договорить Остащенко не успел. Зазвонил телефон прямой связи с Сердюком. Раевская подняла трубку и ответила:
— Да. Здесь. Оба.
Николай с Юрием догадались: речь идет о них, и подобрались.
— Хорошо, Анатолий Алексеевич, постараюсь к десяти, — пообещала Раевская и объявила: — Заходите, ребята, он ждет.
