Аппетит был бесповоротно испорчен. Ограничившись чашкой кофе и постным бутербродом, Перси вышел в город. Наступило обеденное время, и оживленные толпы высыпали на улицы. В центре площади, у памятника Маяковскому, тусовка горластых тинейджеров и пенсионеров, потрясая транспарантами и выкрикивая политические лозунги, проводила очередной коммунистический митинг. Крутнувшись в толпе, Перси нырнул в подземку, проделал пару замысловатых финтов, чтобы оторваться от «хвоста», после чего доехал до станции «Пушкинская» и, не обнаружив слежки, направился на встречу с Саймоном.
В тринадцать двадцать он вышел к Патриаршим прудам. К этому часу здесь уже не осталось и духа от былой святости. В воздухе стоял тяжелый запах пива и еле уловимый — марихуаны. Набравшие градус фанаты «Спартака» воинственными голосами затянули боевой гимн. Из другого угла сквера на дикой смеси русского и английского им отвечали поклонники тяжелого рока. Временами между компаниями начинало искрить, и только вальяжно бродившие по аллеям парочки патрульных милиционеров удерживали их от вспышки. Ближе к летним павильонам все выглядело чинно и мирно. В одном из них в малом зале терлась публика богемного вида.
Перси, еще раз проверившись, проскользнул внутрь, отыскал свободное место и, заказав коктейль, стал ждать Саймона. Прошло не больше минуты, и он почувствовал себя не своей тарелке. Его беззастенчиво ощупывали оценивающими взглядами, и жаркий румянец опалил ему щеки. Женоподобное поведение, следы помады на губах и румян на щеках соседей по столикам не оставляли сомнений в том, что он угодил в компанию гомосексуалистов. Благопристойный пуританин Перси испытывал чувство гадливости и омерзения и порывался выйти, но тут чья-то тяжелая рука опустилась на плечо.
— Мальчика не желаете? — с придыханием произнесла омерзительная рыжеусая рожа.
От такого беспардонного хамства у Перси перехватило дыхание. А наглец голосом Саймона допытывался:
— Красавчик, тебе что, здесь не нравится?
— Джек?.. Это ты?! — Перси не мог поверить своим ушам. Искусно нанесенный грим до неузнаваемости изменил внешность резидента.
— Я! — подтвердил тот.
— Ты… Ты куда меня затащил?
— А чем здесь плохо?
— Это же… — у Перси от возмущения не нашлось слов.
— Самое что ни на есть подходяще место для такой встречи, — сохраняя невозмутимое выражение лица и понизив голос, Саймон пояснил: — ФСБ даже в голову не придет, что два благопристойных пуританина сунуться в подобный вертеп.
— Джек, это явный перебор! Меня уже тошнит от этих крашеных рож!
— Зато спокойно.
— Спокойно?! Не знаю, как ты, а я уже чувствую, как эти твари лезут ко мне в трусы.
— Ладно, Марк, побережем твои нервы и трусы тоже, — хмыкнул Саймон и предложил: — Пойдем, прогуляемся.
Перси, как ошпаренный, выскочил из-за стола. Ему казалось, что все взгляды направлены только на него и спешил подальше унести ноги. Саймон едва поспевал за ним. Не дожидаясь, когда густая стена кустарника скроет их от посторонних глаз, Перси набросился на него с вопросами:
— Джек, что произошло? Почему не в посольстве? К чему весь этот маскарад?
— Извини, Марк, что поломал твои планы, но меня самого поставили перед фактом, — оправдывался Саймон.
— Каким еще фактом? О чем ты?
— Ситуация весьма щекотливая.
— Джек, мне сейчас не до щекотки. Говори прямо! Засветился Фантом или кто-то из моей киевской агентуры? — предположил худшее Перси.
— Киевская агентура здесь не причем.
— Остается Фантом?
— Не совсем так, — уклончиво ответил Саймон и, помявшись, спросил: — Как ты относишься к Ковальчуку?
— Я?.. К Генри?! А он тут причем? — изумился столь неожиданному повороту Перси.
— Так, как?
— Э-э, профессионал. Съел собаку в нашем деле… А собственно, в чем дело? Ты можешь внятно объяснить?!
— Попробую, но сначала ответь еще на один вопрос: вы были дружны? — продолжал говорить загадками Саймон.
— Ну, в общем, поддерживали хорошие отношения… — замялся Перси.
— Так дружны или нет?
— Джек, может, хватит играть в кошки-мышки! Я не первый день в разведке! Давай без дальних заходов.
— Извини, Марк, мне это неприятно, и, честно говоря, я сам мало что знаю. Тебе все скажут в Лэнгли.
— В Лэнгли?! Но я лечу в Берлин, а оттуда в Киев?! — опешил Перси.
— Киев отменяется. В Берлине тебя встретит Браун с билетом на Вашингтон.
— Вашингтон? Значит, засветился Фантом!
— Насколько мне известно — нет.
— Ну, я уже тогда ничего не понимаю?! Вчера только говорил со Шлоссом, и он ни словом не обмолвился о вызове в Вашингтон.
— Видимо, ситуация резко изменилась в последние часы, и это связано с Ковальчуком… — предположил Саймон.
— С Генри? А что он натворил?
— Я могу только предполагать, но не более того.
— Ну, говори же! Говори! — торопил Перси.
— Служба специальных расследований ищет «русского крота». Его след обнаружили в киевской резидентуре. В Лэнгли дернули Ковальчука. Вывод напрашивается сам.
— Хочешь сказать: Генри — «крот»?! Нет, нет! Такого не может быть! — не хотел этому верить Перси.
— Марк, я ничего не утверждаю, но посуди сам. Его отстранили от работы, а вчера отозвали из Киева. Им занялась Служба специальных расследований. Остальное узнаешь в Лэнгли. На меня не ссылаться, я и так сказал больше, чем надо! — предупредил Саймон, с сочувствием посмотрел на ставшего мрачнее тучи Перси и попытался сгладить ситуацию: — Все обойдется, Марк. С Фантомом тебе сам черт не страшен.
Перси ничего не ответил. В его голове не укладывалось, что добродушный ворчун Генри Ковальчук, прослуживший в разведке свыше двадцати лет и не в теплом кабинете Лэнгли, а в странах Восточной Европы, имевший на своем счету десятки ценных вербовок, мог стать «русским кротом». Все существо Перси восставало против, казавшихся абсурдными, подозрений. Он больше грешил на происки резидента Саливана против бедолаги Генри, чем на коварных русских агентов, якобы свободно разгуливавших по коридорам Лэнгли, которыми тот не уставал страшить на совещаниях. Но если Ковальчук — об этом Перси не хотелось думать — действительно, окажется «кротом», то вместо обещанных наград, впереди его ждали изматывающие проверки.
Саймон продолжал что-то говорить, а Перси пытался понять, что могло подвигнуть Ковальчука на предательство и чем это грозило ему самому? Разведчик такого уровня, как он, так просто перейти на сторону противника не мог — на то требовались веские причины.
«Деньги? Серьезный мотив. Но Генри всегда довольствовался малым. Чрезмерные амбиции и жажда карьеры? За год до ухода на пенсию? Смешно! Конфликт с Саливаном и разочарование в профессии?» — размышлял Перси. И здесь память услужливо подсказала: причину падения, а возможно, предательства Ковальчука следует искать в его отношениях с руководителем киевской резидентуры. С назначением Саливана на должность резидента у Генри одна за другой стали возникать проблемы. Какая кошка пробежала между ними — так и осталось тайной. Сам Ковальчук на эту тему не распространялся. К концу второго месяца работы Саливана их отношения окончательно испортились. Редкое совещание обходилось без того, чтобы он не поизгалялся над Генри. Тот пытался огрызаться, а потом замкнулся в себе и стал все чаще заглядывать в рюмку. В редкие минуты бедолагу прорывало, и тогда Перси приходилось выслушивать все, что Ковальчук думает: «о мерзавце Саливане; «о скотстве в разведке, в которой надо бояться не столько врагов, сколько собственных безмозглых ослов»; «о том, что в этом дрянном мире прежние заслуги ничего не стоят, а «конюшня» ЦРУ ничем не лучше «зверинца» КГБ — ФСБ».
