— И все-таки, Павел Николаевич, может, в Краснодар? — заколебался Писаренко.
— Василий Григорьевич, они обидятся, тем более тут уже рядом, — не сдавался Ковалев и свернул в переулок.
В свете уличных фонарей промелькнули ухоженные палисадники и добротные, сложенные из красного кирпича дома. Ковалев остановил машину перед металлическими воротами, выкрашенными в синий цвет. На звук мотора в глубине двора тявкнула собака, а потом громыхнул засов. Створки ворот распахнулись, Павел въехал во двор. Навстречу ему и Писаренко шагнул худощавый и живой, как ртуть, хозяин. Лихо щелкнув каблуками, он представился:
— Старший по дому сержант Греков. Докладываю. — но не закончил фразы. В дверях показалась хозяйка и прикрикнула:
— Коля, че голову гостям морочишь! — и поторопила: — Заходьте в хату, гостюшки, а то все стынет!
— Спасибо, Зинаида. Извините, не знаю, как вас по батюшке? — спросил Писаренко и назвал себя.
— Константиновна, — представилась хозяйка.
— Вы не хлопочите.
— Яки хлопоты. Все на скору руку. Паша в последний момент сказал. Куру тильке зарубили, а нафаршировать не успела, пришлось варить борщ.
— А у сержанта Грекова, товарищи офицеры, все готово! Первачок отменный! — бодренько рапортовал хозяин.
— Павел Николаевич?! Николай Петрович?! Я так не договаривался! — пытался протестовать Писаренко, но не устоял перед напором хозяев, занял место за столом и поддержал тост — за Кубань!
Первач действительно оказался отменным. Под него гости махнули по две порции борща. Разомлев от сытой пищи и радушия хозяев, Писаренко не стал возражать и согласился переночевать в доме Грековых. Запах трав, исходивший от подушки, напомнил ему далекое детство в степной станице Оренбуржья. Впервые за последние недели он спал крепким сном. Разбудил его звонок будильника. Стрелки показывали семь часов. К этому времени хозяева были уже на ногах: Зинаида хлопотала в летней кухне, а Николай во дворе подвязывал виноград в беседке.
Писаренко и Ковалев быстро привели себя в порядок и сели за стол завтракать. В это время за окном раздался заливистый лай Чапы, и в дверном проеме возникла стройная девушка. Луч солнца упал на лицо и расплескался в темно-зеленых, как лесные озера, глазах. Небольшая родинка над верхней губой нисколько не портила ее, а придавала только пикантности.
— Здрасте! — нараспев поздоровалась девушка и обратилась к Ковалеву: — Паша, ты меня… Ой, извините… — смутилась она, заметив незнакомого человека, и сделала движение к выходу.
Зина подхватилась с места и увлекла девушку к столу.
— Лида, сидай, позавтракай с нами, — пригласил ее Греков.
— Спасибо, дядь Коля, я поела, — отказалась она и бросила вопросительный взгляд на Павла.
Тот откашлялся и обратился к Писаренко:
— Василий Григорьевич, можно, Лида с нами доедет до Краснодара? Ей надо в университет.
— Конечно, о чем речь! — живо откликнулся Писаренко.
— Спасибо, — поблагодарила Лида и подсела к столу. Завтрак продолжился. Николай Петрович потянулся к графинчику с первачом, но Писаренко отказался и ограничился компотом из ежевики. После завтрака он, Ковалев и Лида выехали в Краснодар. По дороге из разговора с ней Писаренко узнал не только, как обстоят дела с ее учебой в аспирантуре, но и историю казачества Кубани.
Оставив Лиду в университете, они направились в отдел ФСБ по Краснодарскому гарнизону. Начальник — полковник Васильев — встретил их на входе. Грозная слава о требовательности Писаренко бежала далеко впереди него. На местах его приезд расценивался не иначе как «черная метка» со стороны руководства департамента. Все это читалось в напряженном взгляде Васильева. Поздоровавшись, он проводил Писаренко в свой кабинет и предложил кофе. Тот отказался и сразу перешел к делу:
— Александр Васильевич, моей целью является не проверка отдела, а наработки по грузинской линии и особенно по объекту Х.
Васильев встрепенулся и окрепшим голосом доложил:
— Все материалы по данной тематике находятся у меня под личным контролем.
— Отлично! С них и начнем! — заявил Писаренко и затем обратился с просьбой предоставить ему отдельный кабинет.
— Кабинет зама вас устроит? — предложил Васильев.
— Вполне. И еще просьба, если она не подорвет боеготовность отдела.
— Какая? — В голосе Васильева снова зазвучали нервные нотки.
— Майор Ковалев, насколько мне известно, находится в резерве выдвижения?
— Да, он перспективный сотрудник.
— Вот и пусть поработает со мной. Кстати, мы с ним почти породнились.
Последняя фраза, загадочно произнесенная Писаренко, отразилась на лице Васильева целой гаммой чувств.
— Э-э, — только и нашелся, что сказать, он.
Не лучше его выглядел Ковалев. Писаренко подмигнул ему и спросил:
— Павел Николаевич, в сваты меня возьмешь? Лида дивчина гарная.
Павел смутился, но быстро нашелся и ответил:
— Как только шпиона поймаем, товарищ полковник.
— Молодец! — похвалил Писаренко и заверил: — А мы его поймаем! Но времени, товарищи, у нас почти не осталось.
Для Васильева и Ковалева это означало только одно — о выходных им предстояло забыть. В течение недели они крутились как белки в колесе, поставляя Писаренко данные, которые бы могли вывести на след агентуры грузинской разведки и ее резидента. Во вторник они наконец перевели дыхание — Писаренко закончил работу и перед отъездом во Владикавказ передал им обобщенную справку. В ней он красным маркером подчеркнул 12 фамилий. Десять человек, как полагал Васильев, обоснованно подлежали проверке, а двое вызвали у него недоумение.
Первый: Харлампиди — грек по национальности — всю жизнь прожил в Крыму. Два года назад вместе с семьей переехал на жительство в город Крымск и взял в аренду кафе на трассе Новороссийск — Краснодар. Это, а также близость к объекту Х, вероятно, определили такой выбор Писаренко.
Второй — Пацан — в далеком 1992 году в составе добровольцев — кубанских казаков — воевал в Абхазии против грузин, был ранен, возвратился к себе в станицу Холмскую и занялся частным бизнесом. Его кандидатура породила у Васильева еще больше вопросов, чем Харлампиди, но он, чтобы не выглядеть в глазах Писаренко профаном, не стал их задавать. От него и Ковалева требовалось только одно — в кратчайшие сроки найти ответ: кто из этих 12 мог быть агентом спецслужб Грузии.
Глава 5
Херладзе с нетерпением посматривал то на часы, то на стоянку машин у супермаркета. Имерлидзе опаздывал на явку больше чем на десять минут, и его стали посещать дурные мысли. Херладзе потянулся к телефону, но профессиональная выучка взяла верх над эмоциями.
«Не дергайся, Заза. Это армия: закатилось солнце, и началась служба — круглое тащить, квадратное катить. Подожду еще», — решил Херладзе и, чтобы не бросаться в глаза, поднялся в супермаркет, потолкался в очередях, когда наконец Имерлидзе напомнил о себе телефонным звонком.
