– Ваш гонорар, милейший, – сказал он.
– Покорнейше вас благодарим, – поклонился Неизвестный и вышел из палаты.
– Когда-то в «Сандунах» работал, – кивнул ему вслед Одновозрастный,
– Парикмахером? – уточнил Мэн.
– Мозолистом, – опроверг уточнение Одновозрастный. – Самому Кагановичу мозоли снимал. А когда того – того, он сюда и закосил от страха. Чтобы его не связали с антипартийной группировкой: Молотов, Каганович, Маленков и примкнувшего к ней Шепилова. С тех пор отсюда выходить не желает. А душа-то работы просит, а мозоли здесь всем по фигу. Вот он в парикмахеры и переквалифицировался. Очень полезный человек…
И вправду полезный. Потому что Бородатый превратился в благообразного панка с мордой взволнованной табуретки. Но когда его отвели в туалет и, разогнав очередь к умывальнику, уткнули в зеркало, он широко и радостно улыбнулся. И тогда выяснилось, что оглоблей ему проехались не только по хребту. Но и по зубам. Потом все вернулись в палату.
Мэн было собрался пустить в дело приобретенную по ресторанной цене водку, Адидас раскатал губу на украинскую полукопченую, но Одновозрастный остановил их.
– Только после ужина и раздачи колес. А то впрыснут «сульфу», а это не сахар.
– Что такое «сульфа»? – поинтересовался Мэн.
– Если не повезет, узнаешь.
Через какое-то время Мэн узнал, что такое «сульфа» в мельчайших подробностях, но до этого он оставался заинтригованным. Ужин не заставил себя долго ждать. Так как в отделении столовой не было, ужин на каталке развозила Санитарка, пожилая тетка, груди которой сливались с животом, который, в свою очередь, переходил в колени.
Давали гречишники. Запеченные творог с гречкой. Которые Мэн, Адидас и Одновозрастный есть не стали. Не потому, что это говно невозможно есть, любое говно можно съесть, а по высшим соображениям. Ибо какой уважающий себя алкоголик станет есть перед выпивкой. Но остальные Реанимированные гречишники приняли благодушно. Кроме Лысоватого. Тот внимательно осмотрел блюдо и впечатал его в лицо Санитарки. Сам гречишник прилип к лицу, а тарелка упала и разбилась. Прямо как золотое яичко. Все ошалели. А Лысоватый молча подобрал один осколок, внимательно осмотрел его и полоснул по вене от локтя до кисти. Потекла кровь. Которую Лысоватый стал с наслаждением вылизывать.
– Дракула …твою мать, – прошептал Пацан, очевидно, насмотревшийся по видику всякой херни.
– Нет, дорогие, – сказал Одновозрастный, – это – шандец, а шандец не лечится.
Санитарка отодрала от лица гречишник, который подобрал Пацан и тут же съел. А Санитарка, сплюнув остатки гречки, выскочила из палаты. Явился Медбрат с врачом и щприцем. Они глянули на кровопийцу, врач кивнул Медбрату, тот кивнул Адидасу и Одновозрастному. Те схватили Лысоватого и прижали его к койке. Медбрат пустил струю из заготовленного шприца и всадил его в шею Лысоватого. И боец молодой вдруг поник головой и упал на койку, закатив глаза. Медбрат вышел и вернулся с двумя простынями, которыми сраженный шандецом Лысоватый и был привязан к кровати. И захрапел.
Остальные доели свои гречишники, отнесли на кухню тарелки, сшибли из Мэновской пачки «Явы» сигареты по вкусу и отправились в туалет. Жизнь продолжалась.
Через какое-то время всех позвали принимать колеса. Кто-то честно проглотил их сразу, а кто-то попридержал под языком, чтобы через несколько дней хватануть все скопом и отловить кайф. И через некоторое время алкаши ушли в сон. Только связанный Лысоватый пытался развязаться, но потом оставил усилия и успокоился. Ну, и наша троица тоже не спала, чтобы оприходовать контрабандную водку под украинскую полукопченую. Адидас вышел из палаты и приволок с кухни полбуханки черного хлеба. Колбасу поломали на куски, разлили водку по чашкам, приняли, выдохнули, сожрали по куску колбасы с хлебом. Все пошло как нельзя лучше. Особенно у Мэна. Да и понятно. После долгого воздержания Она идет особенно хорошо. Вот так бы и всегда. Не по кабакам, не по подворотням, не в сумрачном одиночестве дома, а соборно, в компании хороших людей, хоть и разных, но связанных одной целью (а может быть, скованных одной цепью?.. Да нет, какая цепь… Все добровольно, без невыносимой физической зависимости. Просто красиво выпить и закусить в приличной компании…).
Флэшбэк
Августовским понедельничьим утром в разгар перестройки двор дома № 7, что на Мордоплюевке, был густо заблеван азербайджанским кагором «Шемаха». А Мэн кагор из магазина в доме № 12, что напротив двора дома №8, до двора не донес и отдал его на проезжей части улицы. Сведущим людям известен цвет этого кагора, так что Гаишник долго недоумевал, что же за кровавое ДТП произошло на вверенном ему участке мостовой.
Поблевали азербайджанским кагором от души. Не то чтобы все население Мордоплюевки было сплошь армянским, а просто экзотический кагор не приживался в желудках аборигенов, привыкших к более суровым напиткам. Водка, самогон в шланбоях, портвешки «Агдам», «Иверия»… Но за уик-энд все это было выбрано по всем официальным и неофициальным торговым точкам. А у Мясника, разжалованного за честность в грузчики, ничего кроме «Шемахи» в обороте не оказалось.
И вот, не опохмелившись, мордоплюевское человечество собралось во дворе ремонтного гаража Усатого на тихой улице имени неведомого героя гражданской войны Арцыбашева, бывший 2-й Напольный переулок. 1-й и 3-й Напольные переулки по странным причинам не переименовали, и они так и остались Напольными. А насчет героя гражданской войны вообще возникали сомнения. Судя по его фамилии, было не совсем ясно, на чьей стороне он воевал.
Итак, все сидели во дворе ремонтного гаража Усатого по улице имени Арцыбашева, бывший 2-й Напольный переулок. Все были коренными москвичами без никакой лимиты, всю жизнь с перерывами на школьные каникулы, командировки, лагеря прожили в районе Мордоплюевки. Правда, Жук и Башмак уверяли, что живут и даже прописаны в Бирюлеве, но их в любое время видели здесь и только здесь и, насколько было известно, никто и никогда не видел их в Бирюлеве.
Солнце еще не было по-дневному жестоким, листва на деревьях выглядела майской, заинтересованно нюхали кустики свежепроснувшиеся собаки, трудовой люд расползался по таким же трудовым будням.
А у собравшихся во дворе ремонтного гаража Усатого трудового дня не было. Половина сидела на больничном, другая по многу лет не могла найти работу, потому что ее не искала. А Мэн вообще был человек творческий и рабочего дня, как такового, иметь никак не мог. В принципе. Так что все сидели во дворе ремонтного гаража Усатого по улице имени Арцыбашева, бывший 2-й Напольный переулок, и размышляли о безнадежности бытия, оскверненного азербайджанским кагором «Шемаха».
Усатый уже с горя было собрался ремонтировать чудом доверенный ему каким-то безнадежным идиотом «вольво», как вдруг в кичевом голубом небе остановился белый голубь. Все даже забыли о последних глотках «Шемахи», бессмысленно оставленных во дворе дома № 7 и на проезжей части Мордоплюевки, ибо в ее районе давно никто не видел голубя. Не какого-нибудь отощавшего за время перестройки сизаря, а настоящего культурного белого голубя!
