Тут-то Посвист и заговорил. Правда, половина слов была не по делу, да и то, что касалось купца, выложил далеко не все. Дескать, был этот купчина не с обозом, а один, и даже не на телеге или коне, а пеший. За плечами имел малую суму, да и в той чуток одежи и снедь. Серебреца же у него сыскали всего три кругляша-ефимка 2 .
Митрошка задумчиво подбросил на руке единственный доставшийся ему и весьма диковинный – таких он еще не видывал – кругляшок, сделал вывод, что стрельцы обнаглели, прикарманив две трети изъятого, после чего со вздохом сожаления – себе же хуже тать делает, все равно дознаюсь, как на самом деле было,- бросил дюжему кату:
– Пущай ишшо дите побаюкает.
Палач понимающе кивнул и осклабился. Пока подьячий неспешно потягивал из кружки горячий медовый сбитень, Посвист, весь в крови, собственных соплях и блевотине, «баюкал дите», колыхаясь вверх-вниз на хитроумно сделанных противовесах с привязанным к ногам бревном.
– Ну ладно. Кажись, «дите уснуло»,- остановил своего помощника подьячий и с упреком покачал головой, показывая детине на потерявшего сознание Посвиста,- Не уследил ты, Павлушка. Глякось, «нянька» тоже сомлела. Давай-ка передых устроим, чай, и мы с тобой не железные. Тока ты вначале ручонки-то ему вправь на место да дай водицы студеной испить.
Кругляшок все никак не давал покоя Митрошке. Он крутил его в руках и так и эдак, размышляя, с каких пор и при каком таком иноземном дворе наловчились выпускать столь славную монету, совершенно идеальную в окружности. Сколь уж их прошло чрез руки подьячего, а такой и он не встречал. Опять же и бока у нее – диво дивное – все в мелких рубчиках. Мудро измыслили иноземцы, ой мудро. Такую и захочешь обрезать, так ведь сразу станет приметно. Даже любой неграмотный смерд и тот враз определит попорченную.
Смущал и ее вес – уж больно тяжела. Такая, пожалуй, потянет поболе ефимка, если только… Он еще раз задумчиво взвесил ее в руке, после чего не поленился и направился к купцам. К своим не пошел, подавшись к единственному из иноземцев – Ицхаку бен Иосифу.
– Как мыслишь? – спросил он купца,- Две таких стоят угорского червонного?
– Стоят, – уверенно ответил тот, повертев монету в руках и даже не потрудившись ее взвесить, – Я бы и два червонных отдал за три этих.
– А откель сей ефимок? – полюбопытствовал Митрошка, но купец лишь сокрушенно развел руками, заметив, что ранее он и сам таких никогда не встречал, разве что… Тут торговец немного замялся, но после некоторого замешательства твердо заявил, что нет, не видывал он ее в иных странах.
«Молодой»,- раздосадовано подумал подьячий и двинулся к своим, отыскивая тех, что постарше. Но и у них вразумительного ответа так и не получил.
Загрустив, он вернулся к себе на подворье, некоторое время еще разглядывал загадочный кругляшок, после чего, так и не придя ни к какому выводу, помолясь, отправился спать и всю ночь видел один и тот же загадочный сон – будто завелась в диковинном кафтане Посвиста, который подьячий в первый же день приспособил себе вместо попавошника, некая мышь. И шуршит себе, и шуршит под Митрошкиным седалищем, все никак не угомонится. А когда он встал поутру помолиться на образа, чтоб господь вразумил заблудшую душу грешника Посвиста и заставил его раскаяться, да без утайки поведать обо всех прочих злодеяниях, тут-то его осенило. А ведь сон не иначе как вещий. И впрямь шуршало что-то под его задницей, когда он пил сбитень. Да и раньше тоже шуршало. И выходило, что…
Через несколько минут тонкая пачка вдвое сложенных белых листов уже была в руках подьячего, который со всем тщанием погрузился в их детальное изучение. Первым делом оценил бумагу. Ох хороша. Гладкая да белая, как бочок у сенной девки Матрены. С желтоватыми да шероховатыми листами, которые имелись для опросных дел, никакого сравнения. Ну все равно что ту же Матрену сравнить с рыхлым боком дебелой поварихи Капки. Нет, он, конечно, попользовался и ею – негоже пропадать впустую таким телесам,- но сорок годков не двадцать. Так и тут.
Теперь другое. Не писано тут – пропечатано. Это понимать надо. Выходит, славно кто-то дело поставил, на широкую ногу, деньгу не жалеючи. Опять же буквицы родные. Хоть и мелкие, а прочесть можно, не то что молитвенники у латинщиков, где ничего не поймешь. Так что ж выходит, на Москве такое изладили? Не должны.
Дьяк Ивашка Федоров ныне далече, да и помощник его Петрак Мстиславец тож ушел вместе с ним, потому там все давно остановилось. Да и сам Митрошка всего ничего как покинул Третий Рим – даже если там и сыскался умелец, все одно – не смог бы он за столь короткое время заново изладить сгоревший Печатный двор. К тому ж видел подьячий «Апостол» Ивашки. Никакого сходства. Это Матрену даже не с Капкой сравнивать, а с какой-нибудь беззубой девяностогодовалой бабкой. Выходит, иноземная работа.
На ум сразу всплыл государев изменщик, князь Курбский. Митрошка наморщил лоб, припоминая. Вроде бы что-то слыхал он о том, будто беглый князь охоч до печатного дела. Ежели он стакнулся с дьяком Ивашкой, тогда… Хотя нет, вроде бы тот после ухода на Литву живет у гетмана Ходкевича. Или нет? Подумал, потерзал в руках бороденку жиденькую – нет, не идет на ум, где сейчас обретается беглый дьяк. Все ж таки его дело – тати шатучие, а не воры, вот и не запомнилось, а зря.
Ладно, зайдем с другого боку да поглядим, об чем там прописано. Грамоту Митрошка ведал, но такую тоже видел впервые, потому значение некоторых слов постигал больше по смыслу, но попадались и вовсе незнакомые – их он пропускал. С трудом, вспотев от небывалого умственного напряжения, он добрался до конца первой страницы, после чего жадно отхлебнул уже остывшего сбитня, даже не замечая его вкуса, и принялся нервно прохаживаться по небольшой светлице с маленькими подслеповатыми слюдяными оконцами, унимая охватившее его возбуждение.
Уже одна-единственная страничка, где повествовалось о многих видных боярах, включая бывших царевых сродников – как бояр Захарьиных-Юрьевых, так и черкесских княжат, для понимающего человека говорила о многом.
Неведомый автор не просто занимался перечислением – он давал краткую характеристику каждому из них, включая сильные и слабые стороны, четко и лаконично перечислял достоинства и недостатки.
«А для чего? – спросил себя подьячий и тут же ответил: – Знамо для чего. Чтоб через них подлезть поближе к государю, в милость к нему войти. И все? Нет, должно быть что-то еще».
Возбуждение нарастало все больше и больше. Митрошка уже не ходил – летал по светлице, затем коршуном метнулся к столу, схватил другую страницу и принялся лихорадочно читать. Он уже не пытался понять смысл каждого слова – не до того. Главное, ухватить общую суть. Одолев третью страничку, он с облегчением откинулся на лавке – теперь он знал все или почти все. Непонятная картинка, словно изрезанный на мелкие кусочки фряжский лист 3 , теперь сложилась воедино, и он даже содрогнулся при виде того страшного, что измыслили неведомые вороги.
Ведь что получалось. Несет иноземец, вооруженный знанием всех слабостей бояр и князей, с собой ядовитые «золотые яблочки», о которых сдуру поведал татю Посвисту. Хотя нет, почему сдуру. Просто у злодея развязался язык. Непривычен он оказался к горячему вину, вот и…
