– Ну что, мил-человек, надумал о злодействе своем поведать? – Это подьячий мне.- Ты ж ныне все одно попался, яко ворона в суп, али яко вошь в щепоть, так чего уж тут. Или мне Павлушке сказывать, чтоб приступал? Ты готов там, друг Павлуша?
За спиной не голос – гул колокольный:
– Завсегда готов.
Бодро басит, с энтузиазмом. И ответ такой, что любой пионер позавидует. Ну не любой, но некто по фамилии Морозов точно. И зовут одинаково. Не иначе, вырос наш Павлик.
А мне, по всему выходит, пора приступать к ночным разработкам. Теперь пан или пропал, а уж дальше как получится. Итак, пешка черных идет с с7 на с5. Вариант называется «сицилианская защита», то бишь защита нападением.
Или не так? Тогда скажем иначе. В красном, нет, лучше в синем углу начинающий боксер-легковес Константин Россошанский, в красном – Митрофан Евсеич, многократный победитель, обладатель и пытатель. Гонг. Первый раунд начался.
Первым делом убрать лишних. Мне этот тяжеловес, что терпеливо ждет в углу, ни к чему, да и Посвист тоже.
– Отчего ж не поговорить по душам с умным человеком. Только вот лишние людишки у тебя здесь, Митрофан Евсеич. Ни к чему они. Повели кату, чтоб вышел да татя вывел, а то опосля беды не оберешься.
И жду. Но подьячий молчит, колеблется. Не дошел до него мой первый удар. Даже защиту ставить не стал. Что ж, с другой стороны зайдем, пока не успел опомниться.
– Или ты опаску имеешь, что сбегу я от тебя? – А в голосе насмешка пополам с презрением. Это для вящего антуража.- Так я ж весь цепями опутан,- А теперь снова тайны добавить, чтоб заинтересовался: – А на будущее поимей, дьяк, что нет среди твоих людишек умельцев человечков обыскивать. Я-то ладно, а иной, из истинных злодеев, и нож утаить может, да в неурочный час им тебя и пырнет.
– Это что ж такое мои стрельцы упустили, мил-человек? Ты уж скажи, не таись.
Ага, думаю, старый ты черт. Никак проняло. Интерес пробился. Пора теперь и апперкот проводить, чтоб прямым в челюсть и в нокдаун.
– А вот,- говорю и ворот рубахи раздвигаю.
А там на груди медальон, который я, еще перед тем как лечь спать, вытащил из потайного места и надел на шею.
– Недоглядели они парсуну тайную, кою мне беспременно надобно государю твоему доставить, Иоанну Васильевичу.- И, выразительно оглядываясь на ката, показываю кусочек цепочки и уголок портрета, но не полностью.
Сработало. Чтоб разглядеть получше, палач и про мехи свои забыл, которые раздувал, и про шампуры загадочные, что в жаровне калились,- поближе шагнул. Эк его любопытство обуяло. Но далеко идти подьячий ему не дал. Поначалу он и сам впал в ступор, когда увидел этот медальон, но вышел из него быстро.
– Ты бы, Павлуша, убрался отсель наружу, а то вон взопрел весь. Иди, милый, остудись малость, да татя с собой прихвати.- И, даже не дождавшись, пока тот прикроет за собой дверь, тут же ко мне: – Показывай, что там у тебя намалевано.
Я в ответ палец к губам, а сам гляжу в сторону лесенки. На ступеньках-то, что ведут наверх, пусто, но и входная дверь не хлопнула. Понял меня подьячий. Вскочил, пробрался на цыпочках к лесенке и снова ласково, но уже и с легкой угрозой:
– Али тать тяжел для тебя, Павлуша, что ты решил передых себе устроить?
Топ-топ… Хлоп… Закрылась дверь. Но вернуться на
' Небольшой поясной портрет.
место я подьячему не дал – надо ковать железо, пока горячо.
– Ты бы, Митрофан Евсеич, озаботился, чтоб не побеспокоили, пока сам не выйдешь.
И вновь послушался, пошел наверх давать указание стрельцам. Вернулся скоро. Еще бы – боится оставлять меня одного, да и любопытство распирает. За стол не сел – медальончик поп и взглядом в него впился. Разглядывал долго, время от времени покачивая головой и удивленно бормоча что-то невразумительное. Затем угомонился – уселся напротив и потребовал:
– Сказывай далее про парсуну. Да гляди мне, лжу вмиг почую.
Ну меня пугай не пугай, все равно правду я не рассказал бы, да если б и сказал – все равно он и половины из нее не понял бы, потому что слова «киноактриса», «фильм» и прочие, не говоря уж про компьютер и фотошоп, для него – густой, дремучий лес.
Вообще всю эту идею с портретом придумал Валерка, мне по причине не очень углубленного знания истории – во как деликатно сказанул о своей тупости – такое и в голову бы не пришло. И киноактрису подбирал он сам, чтобы красота ее одновременно и походила на истинно славянскую, и в то же время была относительно нейтральной.
А чтобы не ошибиться с платьями и прочей мишурой, кадр он взял из какого-то английского исторического фильма. Вроде бы про шотландскую королеву Марию Стюарт 1 , которая как раз уже сейчас должна томиться в плену у Елизаветы I. Потом ее подработали в фотошопе и разукрасили. Где надо – румянец, где требуется – светленьким, реснички удлинили, сделали погуще, глазки с карих на синие перекрасили – прелесть, а не деваха. Ну и саму ее потолще сделали.
Последнее, потому что в эти времена тощие доходяги на Руси не котировались. Подиумов здесь нет, показов мод тоже, профессию фотомоделей не изобрели, а куда они еще годятся? Народ рассуждал практично – чтоб баба управлялась с хозяйством, в ней должна быть стать. Грудь, так чтоб настоящая, а не пупырышки, которые просят зеленки, бедра тяжелые и широкие, а не две палки-спички. Ну и все прочее соответственно. Тогда она и родит, и выкормит, и вспашет, и посеет, и с покосом управится, и скотину обиходит, и .чугунок ведерный ухватом из печи достанет – на все руки.
Я, кстати, с ними согласен. Костей у меня и своих хватает, начиная с имени. Как говорится: «Что нужно человеку для счастья? Женщина. А что нужно ему для полного счастья? Полная женщина». Скажете, юмор? Ну-ну. В каждой шутке есть доля… шутки, а остальное…
Между прочим, Софья Фоминична Палеолог, вторая жена деда нынешнего царя, еще до замужества славилась своей толщиной на всю Европу. Цитировал мне Валерка впечатления одного язвительного итальянца, который ее увидел впервые, только я их не запомнил – разве что про горы жира и сала, которые ему потом снились всю ночь. Впечатлительный паренек попался. Такое, конечно, тоже перебор. Хорошего человека должно быть много, но не чересчур. А впрочем, и здесь дело вкуса. Лишь бы гармония присутствовала, ибо красота кроется как раз в ней, а не в «девяносто – шестьдесят – девяносто».
Словом, получилась у нас на компьютере женщина, приятная во всех отношениях. Именно такой в детстве учитель физкультуры советовал не пытаться влезть в обруч, чтобы не портить талию. Можно сказать, мечта поэта и знойная непосредственность. Тут тебе и арбузные груди, и мощный затылок, и все прочее. Ни дать ни взять мадам Грицацуева. Отличие лишь в возрасте. Если у Ильфа и Петрова она была немолода, то наша в самом расцвете сил, и на вид ей никак не больше двадцати пяти.
Дальше все просто – распечатали в цвете да загнали в медальон, который я прилепил скотчем возле монет. Так что сама версия была готова заранее, а ночью я думал только над тем, как ее эффектнее подать, чтоб проняло. В идеале желательно, чтобы не просто поверили, но еще и оказали содействие, хотя опять-таки в меру.
