По ходу второй беседы поначалу речь зашла лично обо мне. Пришлось в очередной раз живописать всю свою горемычную житуху. И как батюшка меня вместе с мамочкой отправил в дальнее путешествие, и про то, как она умерла, после чего меня повезли к отдаленному родичу в Испанию, и про жуткую бурю, в результате которой мы оказались выброшены на берега Нового Света, и про мое отрочество среди озер, лесов и зеленых холмов, и про дальнейшие путешествия, когда меня носило по всему белу свету, включая даже Исландию, где мне довелось не просто побывать, но и слегка подзадержаться. Разумеется, не забывал расписывать и красоты стран, в которые меня закидывала судьба.
О той же Исландии закатил такую речугу, любо-дорого. Ходячая реклама красот и чудес диковинного острова. Зря, что ли, я изучал справочник? Зато теперь мог со знанием дела в стихах и красках рассказывать о ее «Голубой лагуне», где можно купаться круглый год, о водопадах Хрейнфоссар, о вулкане Граубок, об очаровании Рейкьявика, чье название переводится на русский как Дымная бухта. Залез я немного и в историю, рассказав, что основал сей град первый из поселенцев Инголфур Арнарсон.
Слушал меня дьяк внимательно, но чувствовалось, что интересовали его, как царского советника, не история с красотами, а более приземленные темы, то есть день сегодняшний. Надо отдать должное – подвел он меня к ним деликатно и как-то исподволь, так что я и не заметил, как перешел на расклад государственного устройства. Тут он заметно оживился. К тому же мой рассказ об альтингах – народных законодательных собраниях, на которых решались все основные государственные вопросы, пришелся ему по душе.
– И у нас иной раз государь собор созывает,- вставил он.
То, что еще триста лет назад альтинг Исландии заключил с норвежским королем Хаконом IV договор об унии, он воспринял спокойно.
– Избалуется боярство, ежели над ним никто не стоит,-согласился дьяк.
Так же благосклонно воспринял он мое сообщение о том, что ныне вся Исландия согласно Кальмарской унии' подвластна датскому королю Фредерик. Не думаю, что это да и многое другое из моих сведений было для него новостью – по долгу службы он и без меня прекрасно знал, где, что и как, однако ни разу Висковатый не показал, что это ему неинтересно. Но для меня получалось как нельзя лучше – человек имеет возможность сразу убедиться в надежности источника, ведь если все, что дьяку уже известно, является правдой, значит, есть смысл доверять и остальному. А вот тщеславия у царского печатника было хоть отбавляй. Едва я упомянул про короля Фредерика, как он тут же не упустил случая вспомнить свое личное знакомство с ним.
– Ведом мне сей государь,- важно заметил он,- Зело разумен и на любезное слово легок.
– А еще он хорошо умеет признавать свои промахи,- тут же вставил я,- И не только признавать, но и исправлять их на деле.
– Это ты о чем, купец? – насторожился Висковатый, впившись в меня взглядом.
– О той войне, что он ведет с королем свеев,- пояснил я,- Сдается мне, что замирье в Роскилле, кое шведы нарушили, ныне непременно закончится прочным миром.
– Почему так мыслишь?
Глаза дьяка, серые, с прищуром, чуть ли не буравили во мне дыру.
«Откуда-откуда. Из учебников. Даже город могу назвать – Штеттин. И точную дату – в сентябре начнутся, а в середине декабря успешно закончатся подписанием так называемого Штеттинского мира».
Интересно было бы посмотреть на его лицо после таких слов. Жаль, не увижу.
– Есть у меня знакомцы среди купцов копенгагенских, а среди них такие, кои на самый верх вхожи, к Нильсу Коасу, к Арильду Хуитфельду и даже к главному из королевских советников – к Петеру Оксе.
– Питера этого я знаю, встречался,- кивнул дьяк,- Муж дельный, худого не подскажет,- И вздохнул,- Беда токмо, что для одних славно, то для других плохо.
– Это жизнь,- развел я руками,- Вестимо, что русским полкам придется куда тяжелее, ежели король Яган от одной войны отделается да устремит свой взор и все свои силы на другую.
– Понимаешь,- неопределенно хмыкнул дьяк, оценивая мой расклад по предстоящему изменению сил в Прибалтике.
– Сейчас бы и надо ковать железо, пока оно еще горячо,- добавил я, отчаянно пытаясь развить первоначальный успех и еще больше заинтересовать Висковатого,- Король свеев пока не ведает о том, что датский Фредерик готов пойти на замирье, потому, если его опередить, можно выторговать много, очень много. Думаю, коль говорю со свеями поведет такой умудренный муж, как ты, так можно и Ревель под руку царя Иоанна миром взять.
Недолго думая я даже предложил свои услуги в этих переговорах. Не в качестве толмача – переводчик из меня, как из козла оперный певец, а в качестве представителя Руси, твердо заверив, что сумею уговорить шведов пойти на уступку Ревеля. Я знал, что обещал, рассчитывая отнюдь не на свои дипломатические таланты – откуда бы им взяться, а на все те же… исторические справочники. Довелось мне прочитать, что последнее перед заключением мира с Данией посольство, которое отправил к Иоанну
Грозному шведский король, имело тайные полномочия в крайнем случае пойти даже на такую уступку, как сдача Ревеля. Юхан III, как здравомыслящий политик, отчаянно нуждался в мире и был готов заплатить за него любую цену, пусть даже самую высокую.
– А что Фредерик на это скажет? – задумчиво произнес дьяк.- Уговор-то порушен окажется.
– Что бы ни говорил, а дело будет сделано. К тому же можно будет намекнуть, что тебе стало ведомо, будто он и сам собирается мириться, вот и…
– А ты не прост, купец, совсем не прост,- протянул Висковатый. Он в задумчивости потеребил свою черную, с изрядной проседью, аккуратную бороду,- Одного не пойму: сам ты такое измыслил али подослан кем?
И на меня сразу потянуло ароматом Пыточной избы, который я уже ни с чем не спутал бы, хотя и был в подвалах подьячего Митрошки всего ничего.
– Сам, – торопливо произнес я. – Хочу осесть на Руси, а потому желаю принести пользу своему будущему отечеству. За рублевиками не гонюсь – слыхал, поди, какую казну вскорости должны привезти мои слуги, потому бескорыстен в своем желании.
Дьяк кивнул.
– Тогда в толк не возьму: отчего ты Русь выбрал? – задумчиво поинтересовался он,- Нешто в иных странах все так худо?
– Ты, Иван Михайлович, про веру забыл. Не любят латиняне православных. В Гишпании я чрез то как-то изрядно пострадал, так что повторять не хотелось бы,- напомнил я.
– А в датских землях али у Ганзы, свеев, да и у той же Елисаветы? Там вроде бы к иноверцам не столь суровы.
– Так-то оно так, да, видать, родная материнская кровь сильнее. Она ж мне с самого детства про красоты Руси рассказывала,- вздохнул я,- К тому же у прочих, куда ни глянь, все больше о выгоде забота, а мать учила и про душу не забывать, мол, она поважнее будет. Хотя все течет, все меняется. Эллинский мудрец сказал, что и в одну реку нельзя войти дважды, а тут целая страна. Потому я и решил поначалу присмотреться, а заодно и благо царю принести.
