– Против аристократа? – фыркнул Валентин.
– А ты чувствуешь себя бессмертным? – покосился на него.
– Ну… нет, – неохотно буркнул парень. – Как будто ты бессмертный!..
– Все дело в том, что твой аристократ смертен один раз. А остатки даже этого клана имеют тысячи жизней. Я бы на месте аристократа не связывался.
– Думаешь? – задумчиво пожевал губу Валентин и углубился в собственные мысли.
Я почти прозевал, как от тени палатки отделилась небольшая фигурка и выступила прямо под ноги – еле удержал Валентина, в задумчивости чуть не сшибшего неожиданную преграду.
– Дяденьки, у вас есть вода? – пискнуло тонким голосом.
Владельцем голоса оказалась совсем мелкая особа, одетая в длинную футболку с чужого плеча – для нее она смотрелась платьем, если бы не широкие плечи, свисающие вроде рукавов.
– В конце площади, белая палатка, – на автомате ответил Валентин, оправляя помятую мною рубашку.
– Там до-орого, – грустно протянула девочка.
– Там бесплатно! – нахмурился он.
– А я то, что бесплатно, уже выпила, – вздохнула мелкая. – Нету, да? – И, еще раз оглядев нас и разочарованно хмыкнув, вновь юркнула в тенек.
– Там все бесплатно! – раздраженно рыкнул Валентин, но девочка даже не повернулась на его голос. – В любых количествах!
– Если боссу можно, то почему нельзя слугам? – похлопал я его по плечу и обошел сбоку, продолжая движение.
– Пов-вешу… – заскрипел он зубами, глядя на тот край площади, где высились белоснежные купола палаток с гербом его клана. – Мне срочно нужно туда.
– Успеешь. Сначала мои дела, потом перевешай хоть всех слуг.
– Ты не понял, я обязан немедленно вмешаться!
– Ты уже опаздываешь, а я могу успеть, – пожал я плечами, не собираясь отпускать его от себя.
Людей, конечно, жалко, но если я отпущу от себя Валентина, то меня и Федора наверняка попытаются убить. Традиции заложников чтут и даже изучают среди высокородных – дядя Коля рассказывал, пытаясь передать то немногое, что знал о жизни аристократов.
– Но ведь люди… – замер на месте парень, явно намереваясь уйти наводить порядок.
– Ты смотрел на них целый день и ничего не замечал, – чуть устало вздохнул, утирая рукой пот со лба. – А здесь ты потому, что я тебя вытащил. Это моя заслуга, благодаря которой ты еще можешь все исправить до приезда твоего отца. Ты мне должен, Валентин. И ты никуда не пойдешь, пока я не отпущу.
Валентин некоторое время порывался сказать что-то, но в итоге слегка сгорбился и зашагал рядом.
– Лучше подумай, что будет, если у таких крох, как та девчонка, случится солнечный удар. «Скорая» тут не проедет.
– Я все исправлю, – сухо ответил Валентин, надолго замолчав.
Мы пересекли границу площади, пройдя сквозь охранный периметр, и, заметно ускорившись благодаря хорошей дороге, зашагали туда, где я впервые встретил свою новую семью.
Машина оказалась там же, где и оставили, – воровать ее тут попросту бессмысленно. Мягко моргнули фары, приветствуя нажатие на брелок сигнализации, еле слышно щелкнули засовами двери, а двигатель мягко замурчал, стоило вставить ключ в прорезь замка.
– Поворачивай направо, от площади. С другой стороны есть отдельный въезд для транспорта, нас пропустят, – подал голос Валентин, откинувшись на сиденье.
По пустынным дорогам ехать было одно удовольствие, да еще под дуновение кондиционера – словом, на вокзальной площадке мы оказались за каких-то три минуты, в десяток раз быстрее, чем пешим путем.
На площадке нас уже ждали – в хорошем смысле этого слова. Под зорким взглядом Федора, примостившегося на большом мешке, слуги и солдаты громоздили основательные кули, свитые из толстой пленки, в бежевый прицеп с серым тентом. Рядом ту самую пленку резали канцелярским ножом на прямоугольники, закидывали посередке купюры и пеленали, скрепляя края строительным степлером, – затем очередная упаковка отправлялась под тент.
– Толково работают, – похвалил я, выбираясь из кабины.
Валентин только кисло покосился и предпочел промолчать, без особого удовольствия наблюдая, как пакуются деньги.
– Больше места нет, господин! – словно из-под земли нарисовался хранитель, подобострастно кланяясь Валентину и умудряясь в поклоне зло зыркнуть в мою сторону.
– Закидывайте в машину, – распорядился я, очередным щелчком по кнопке брелока открыв заднюю дверь. – В салон тоже можно, на задние сиденья.
И, потеряв к оживившимся слугам интерес, подошел к Федору.
– Нашел? – ответил я улыбкой на его безмерно счастливое – при виде меня и машины – выражение лица.
– Ага, – похлопал он по мешку под собой.
– А это точно все папино? – скептически поднял я бровь, пытаясь прикинуть, как две сережки и цепочка с кольцом могли занять такой объем.
– Точно! – Федор уверенно развернул рукав мешка и продемонстрировал тыльную часть выхваченного колье. – Вот его клеймо!
– Эмм… Клеймо? – Мои брови поползли вверх.
– Ага! Папа ювелир! И это все – папино! Он делал, – непреклонно доложил мне Федор, укладывая ожерелье обратно и хозяйственно усаживаясь сверху – чтобы не украли.
– Ну, ты сам все слышал, – покосился я на Валентина, – наше это. И, Федор, слазь с добра, дай людям его в машину закинуть, – одновременно я махнул двум солдатам, указав на груз.
– А я ведь распорядился его найти, – с сожалением протянул местный босс и поджал губы, явно разглядев знак, выбитый в металле, – хороший мастер. Так ты, получается, Самойлова старший сын? Но… в досье только трое детей, и только один парень! – вскинулся он.
– А теперь они в моей семье.
– А… понятно. Все самое лучшее себе забрал, – буркнул Валик, с тоской посмотрев на Федора, деловито контролирующего погрузку – и не абы куда, а на заднее сиденье, и чтобы ремешком пристегнули.
– Зато тебе достались мудрые советы, – приободрил его, похлопав по спине.
– Ну-ну. – Валентин совсем скис.
– То есть еще один тебе не нужен? – остановился я возле водительской двери, ожидая, пока прицеп крепят к машине.
Федор уже занял место на переднем сиденье и нетерпеливо смотрел на меня.
– Говори… – вздохнул местный босс.
– Даже два. – Замок прицепа наконец-то щелкнул, и я занял место водителя. – Предупреди пост о нас, и он останется целым.
– А второй? – подошел к окошку парень.
– Приготовь мягкий и широкий ремень.
– Зачем? – нахмурился Валентин.
– Когда приедет отец, будет не так больно.
Кажется, он что-то ответил, но все звуки потонули в искреннем вопле радости Федора – мы ехали домой, где бы этот дом теперь ни находился.
