Зато потом, едва обнаружили вчерашнего покойника, все завертелось-закружилось в неистовом вихре. Токмаков мне понравился – настоящий городской голова. К тому же не далее как год назад проклятая железа уже устроила ему тренинг по полной программе. Оказывается, ее прихода уже ждали. Боялись, но ждали, так что неожиданностью ее появление назвать было нельзя. Просто потеплело, и она… проснулась, голодная, как медведь после зимней спячки.
Пока князь энергично отдавал распоряжения, мы с Тимохой незаметно исчезли. Свою задачу мы выполнили, предупредили, а вот оставаться в зачумленном городе почему-то не хотелось – иные планы на жизнь, знаете ли. К тому же предстояло проверить, выехал ли поезд княжны с подворья князя Долгорукого. Мы, конечно, заехали туда в первую очередь, еще до визита к Токмакову, но вдруг их что-то задержало?
Ох как вовремя мы там появились. До завершения сборов в дорогу, откровенно бестолковых, им было еще очень и очень далеко. Я не заходил во двор, но громогласно предупредил, что считаю до ста. С теми, кто не успеет за это время усесться в сани и выехать, разговор будет короткий. Точнее, его не будет вовсе – мы с Тимохой навряд ли дотянем до светлого Христова воскресения, но поцеловаться хочется, а потому приступим к этому обряду прямо сейчас. Завертелось похлеще, чем в тереме псковского наместника, а старые бабки-няньки вообще запрыгнули в сани самыми первыми. К чести их сказать, про княжну они не забыли, бережно усадив Машу в крытый возок, а уж потом разлетевшись по саням.
И все равно наш поезд немного не успел. Когда мы подъехали к городским воротам, стражники уже закрывали их, выполняя распоряжение Токмакова. Псков садился в осаду, собираясь драться насмерть. Враг, правда, уже находился внутри, но и задача была прямо противоположная – не выпустить его наружу.
И снова догадка пришла мгновенно. Я обогнал обоз, без лишних слов извлек золотую монету, поиграв ею на нежно-розовом солнце, едва показавшемся за крепостной стеной, и кинул одному из ратников. Тот жадно схватил ее.
– Дарю! – крикнул я громко. – А чтоб не делиться, – и я кивнул в сторону второго, стоявшего с обиженным лицом, – ты откроешь ворота, и он получит точно такую же.
Делиться ратник не захотел, но оказался честным служакой. Невзирая на золото, он впал в опасное колебание, поскольку приказ князя Токмакова требовал закрыть ворота и не открывать их ни одной живой душе. Он тоскливо взглянул вдоль улицы, но дополнительная стража медлила с появлением. И все-таки он не решался нарушить повеление наместника.
Я подумал об удвоении награды, но тут же пришел к выводу, что и это может не помочь, а медлить было нельзя. Пришлось вытянуть из ножен саблю и предложить выбор: «Жизнь или…» Следовавший за мной Тимоха тут же вытянул свою.
Ратник вновь тоскливо посмотрел вдаль, ожидая подкрепление.
– Может, мне и не удастся успеть выехать, – деликатно предупредил я, – но ты об этом уже не узнаешь. – И посоветовал: – Вспомни лучше о своих детях-сиротах.
Я не знал, есть ли у него дети, а может, он вообще не женат. Но, судя по его выбору, наверное, они все-таки были и оставлять их сиротами он не хотел. Спустя минуту ворота были распахнуты настежь, спустя еще три – надежно закрыты вновь.
Иногда я думаю – успели они истратить мои деньги или нет? Почему-то это самая первая мысль, которая посещает меня с утра. Вообще-то должны, потому что за них молятся все домочадцы из псковского терема князя Долгорукого, которые затемно благополучно добрались до Бирючей.
Мы с Тимохой тоже можем помолиться. Первое, что принесли нам в избушку, стоящую на краю деревни, это икону Спаса Нерукотворного. Заходить не стали, аккуратно положив ее на порожек. Точно так же было и с припасами. Князь понимал, что я, как ни крути, здорово выручил всех, но рисковать не собирался. Да я и не настаивал. Мало ли. Главное, Маша в безопасности, а мы и взаперти посидим – тем более пьем вволю, еды навалом, спится под перинами сладко.
Вот только Тимоха иногда сокрушается, что похристосоваться с Дашей у него не получится. Завтра, двадцать шестого марта, уже Пасха, а нам тут торчать еще дней пять. Ну что ж, я бы тоже предпочел поцеловаться с Машей, а не со своим стременным, но с судьбой не поспоришь. Раз она велела лобызать одного Тимоху, значит, все равно будет по-ее.
Ладно, авось удастся наверстать упущенное на Красную горку
[45]
. Как там девицы поют? «Сочтемся весной на бревнах – на Красной веселой горке, сочтемся-посчитаемся, золотым венцом повенчаемся».
Водой поливать Машу, как мне тут рассказывал Тимоха
[46]
, я все равно не собираюсь, но выжму из праздника все что можно.
Глава 12
Склероз
Нет, все-таки чертовски приятно сознавать себя спасителем. Вот лежу на перине в своей уютной светлице и гордюсь. Пускай количество спасенных не так уж велико – двух десятков не будет, но все равно приятно. Опять же отношение ко мне соответствующее. После снятия карантина, когда вышел двухнедельный срок, в терем меня чуть ли не на руках несли, а встречать дорогого гостя вышел сам князь с княгиней, которая держала поднос с хлебом-солью.
Тимоху, правда, угостили чарой в другом месте, в людской избе, но парень не расстроился. Зато он купался в лучах славы среди дворни, которая поминутно ахала, слушая его рассказ. Хорошо хоть, что мы предварительно, еще на пути к деревне, успели согласовать его с чернявой, дабы не получилось наводящего на некоторые раздумья разнобоя.
Будь проще, и люди к тебе потянутся. Потому озвучка в нашем исполнении звучала проще некуда. Заехали за припасами в Псков, но так как я занемог, то отправил людей в Москву раньше, надеясь через пару дней догнать их в пути. Перед тем как уехать, зашел к наместнику, а узнав, что найден труп больного чумой, поспешил предупредить всех проживающих на подворье князя Долгорукого.
Сам Андрей Тимофеевич настолько ко мне расположился, что почти не отпускал от себя. Про трапезы и вовсе молчу – только совместные. Почти каждую из них он почему-то начинал с разговора о погоде. Прямо как заядлый синоптик из метеоцентра. Мол, там-то деревню притопило, там затопило, а намедни сказывали вовсе чудное. Будто дома по Великой плывут, да аккуратно так, гуськом, один за другим. И все заканчивалось тем, что по такой погоде в путь соберется лишь безумец, а мало-мальски умный человек выждет, когда подсохнет, и ничуть не прогадает, нагнав усталого торопыгу на измученных лошадях, еще не доезжая до Москвы.
