Борис понял мгновенно.
– Холоп давно выздоровел. Ириша отписывала, будто она его грамоте обучила и даже псалтырь подарила, – усмехнулся он. Лицо его как-то сразу посветлело – так случалось всякий раз, когда заходила речь о сестре. – Да и с прочими, – он особо подчеркнул последнее слово, – тоже все ладно, да так славно, что я, памятуя обещание, повелел прислать твоего Андрюху в Москву. Через седмицу-другую должон прийти обоз из моих вотчин, вот с ним он и приедет.
«Ага, – сообразил я. – Получается, что Ване Висковатому мой Апостол без надобности. Значит, мальчишка и впрямь оклемался от шока, раз не нуждается в няньке. Это хорошо».
– Деньгу за него хоть ныне отдам, – произнес я неуверенно – вроде бы и надо сказать о рублях, но в то же время были опасения обидеть.
– Ни к чему, – досадливо отмахнулся Борис. – Ты мне лучше вот что поведай… – Но тут же осекся, замялся и, повернув голову к алтарю, торопливо перекрестился на иконы с изображением святых, нависших над дверью, ведущей к алтарю. – Господи, прости мя, грешного, ибо ведаю, аз недостойный, что заповедал ты…
– О чем узнать хочешь? – напрямую спросил я.
– Куда мне… – начал было Годунов, но вновь осекся и, вместо того чтобы продолжить вопрос, поинтересовался: – Яко там Тимоха? Служит ли аль?..
– Служит, – кивнул я и, видя, что он так и не может осмелиться спросить меня о своем будущем, не иначе как считает задавать такой вопрос в церкви двойным святотатством, сам уточнил у него: – А где ты Кремль боронить собрался? В каком месте?
– Ни в каком, – мотнул он головой. – Кремль – земщина, а меня в опричнину вписали, так что я ныне во дворце на Арбате стою. Туда и ехал, когда с тобой повстречался.
«Вот она, историческая развилка всей нашей истории, – мелькнуло у меня в голове. – Промолчи я, и Годунов завтра или послезавтра погибнет, а дальнейшая судьба России пойдет совсем иным, неведомым путем. Знать бы только, в лучшую сторону или в худшую?»
Нет, я не колебался с ответом. И не потому, что опасался раздавить «бабочку Брэдбери», – мне чисто по-человечески был симпатичен этот смуглый коренастый красавчик, напряженно взиравший на меня снизу вверх, и если я могу ему помочь, то помогу обязательно. К тому же должок имеется – ведь он спас меня от смерти.
– Не надо тебе там находиться, – посоветовал я. – А завтра и послезавтра вообще туда ни ногой, не то погибнешь.
– Ты… в видении зрел? – испуганно спросил он.
– Не тебя, – покачал я головой. – Дворец. От него, считай, ничего не останется. Придумай что-нибудь и оставайся в Кремле.
– Да придумать недолго… – протянул он, размышляя вслух. – Вон хошь бы в церкву Успения богоматери попрошусь, к митрополиту Кириллу. Там ныне не токмо святыни собраны, еще и казну всю туда же свезли. Мыслят, будто богородице только и делов, что людское злато беречь, – усмехнулся он насмешливо. – А… там… каково придется? Не получится, будто я из огня да в полымя? Мне от людей доводилось слыхать, будто от предначертанного свыше не уйдешь…
– Там все в порядке будет, – заверил я его. – А истинно предначертанное господь вовсе никому не показывает – лишь то, от чего он… дозволяет уйти. Лишь бы ноги были крепкие да дух в груди боевой. И вот еще что, – вдруг вспомнилось мне. – Не подходи к башням, где хранится порох. Взорвутся они вместе с ним. А лучше повели, чтоб его залили водой.
– Кто я такой, чтоб эдакие повеления отдавать? – усмехнулся Борис.
– Ну посоветуй тому, кто постарше и власть имеет. Я бы и сам сказал, да не знаю кому.
– Ох и жаль мне тебя, фрязин. За такой совет и головы лишиться можно, – заметил Годунов. – Это я тебе верю, а иные-прочие долго думать бы не стали – вмиг бы сабельками изрубили. Счастлив твой бог, Константин Юрьич, что ты допрежь этого со мной повстречался.
– А твой бог? – поинтересовался я.
– И мой тоже, – кивнул он. – В долгу я, выходит, пред тобой. Ныне воротить нечем, но жисть велика – авось и подсоблю, как умею.
– Авось и подсобишь, – согласился я. – А может, и раньше, чем думаешь.
Кто о чем, а вшивый о бане. У меня тут же мелькнула мыслишка про Марию. Ну никак не давало мне покоя то, что я прочитал насчет царского блуда. Вот бы выпихнуть назойливого Долгорукого из Александровой слободы назад в Псков. Пусть посидит в тереме, пока к нему сваты сами не приедут. Мои, разумеется. Если с умом действовать, то может Годунов помочь, запросто может. Парень-то умный, вон как он про митрополита с казной сообразил. Влет. Лишь бы захотел помочь. Вилять и крутить не хотелось, но в то же время надо было как-то заинтересовать человека, чтобы и у него возник в этом деле интерес. Свой. Личный.
– А ты, часом, не ведаешь, сколько ныне невест в Александровой слободе собралось? – как бы между прочим спросил я.
– А тебе на што оно? – насторожился Борис.
– Да приглянулась… одна. – Я не решился назвать имя. Сразу выкладывать все карты ни к чему. Годунов вроде бы и союзник, но всегда себе на уме. Мало ли. Посмотрим, как оно дальше сложится.
– Было сотен пять али шесть, не считал я, – отозвался он. – Так они ж меняются все время, разве упомнишь. Коих он сразу изгоняет – мол, негодную прислали. А иных… – Он помрачнел. – Вроде и в невесты негодны, а кус лакомый. Тех придерживает… красой полюбоваться.
Так и есть. Самые худшие опасения плохи в первую очередь тем, что они сбываются. Так гласит один из законов Мерфи. Вот и у меня сбываются. Одна надежда, что ему сейчас не до Марии.
– И не только полюбоваться, – мрачно проворчал я.
– А это уж как царю угодно станет, – пожал плечами Годунов. – Всяко бывает. Но зато потом он им и на приданое серебра отсыпает, и замуж выдает. Эвон у нас сколь опричников холостюет – выбор завсегда есть. А опосля царя под венец вести вроде и незазорно.
Нет уж. Не надо нам опосля царя. Разумеется, если так приключится, то я-то не посмотрю ни на что. Но такое испытание для Машеньки ни к чему, так что лучше обойтись без… излишеств. К тому же я не опричник, так что Маша мне и «опосля» не достанется. Нет, надо предпринимать меры, притом срочные, пока этому похотливому козлу не до женитьбы.
– А за что изгоняет? – спросил я в поисках выхода.
– Разное. Не личит
[58]
ему, вот и все. А бывает, что и за него решают, могут и вовсе девку на глаза не допустить. Ну это когда у нее со здоровьишком худо. А еще ежели иной кто из ближних царских свой интерес имеет. Ну, скажем, сестрична у него там, вот он и норовит опасных соперниц убрать, чтоб они даже на царские глаза не попадались. Слушок, ежели с умом, пустить недолго.
– А у тебя самого интерес имеется? – впрямую спросил я его.
– У всех, кто близ государя, свой интерес имеется. Иных при его дворе нет, – отрезал он.
– А… в невестах царских?
