Да какая разница, что она тебе сказывала?
Это две недели назад было, перед очередным разговором со Светозарой. Решил я прокатиться на Пожар. Нет, не по пепелищу – на будущую Красную площадь заглянуть.
Конечно, нынешние торговые ряды даже не одна десятая прежних – гораздо меньше. Однако прикупить то, что я давно задумал, мне удалось. Снедь на телеге, что Пантелеймон привез бабке Лушке, когда забирал меня от старухи, – это одно. К тому же они от князя, а не от меня. Потому я и считал себя в долгу. Конечно, оплатить возвращенную мне жизнь по-настоящему я не в силах, но хоть как-то, пускай частично…
Бабке Лушке я купил шубу. Хорошую, лисью. Аж двадцать рублей купец запросил, на пятнадцати с полтиной мы с ним по рукам ударили. Серьги Светозаре я выбирал подольше. Как назло, попадались только с синими камешками, а с зелеными нет, и все. Но нашел, купил.
Ух как у девки глаза разгорелись. Оказывается, точно в цвет мои камешки пришлись. Только разгорелись они ненадолго. Едва я сказал слова благодарности про спасенную жизнь и прочее, они у нее тут же и потухли. Поначалу она даже назад мне их протянула.
– Возьми, – говорит. – Опосля подаришь, когда любовь проснется.
Пришлось напомнить.
– Проснулась моя любовь, и давно, да только не к тебе. – И руками развел.
Мол, что я могу поделать. Не властен над собой человек. Кого полюбить, не он решает – сердце ему велит, а оно – штука темная.
Усмехнулась Светозара. Глаза снова бирюзового цвета – злость, значит, пропала. И задумчиво так спросила:
– И чем же она лучше меня, боярин? Али тем, что, как и ты, княжеского роду?
Ну что тут ответишь. Да не лучше и не хуже, а просто никакого сравнения, потому что она – единственная. Решил, что самое удобное и впрямь на род сослаться. Глядишь, понятнее будет. Кивнул, соглашаясь.
– Потому ты ее и выбрал? – скривила она губы.
Ох и дура девка. Да я на самом-то деле из-за того, что она княжна, так намучился, что дальше некуда. Попробуй-ка найди таких сватов, чтоб уболтали этого скрипучего. Я бы прямо сейчас все отдал, что у меня есть, лишь бы она где-нибудь в холопках числилась. Нет, вру, рублей двадцать бы оставил. Для выкупа. А потом дал бы ей вольную и в ноги бы рухнул, а в руках протянутых сердце в подарок. Прими, милая, не побрезгуй. Ну и ответил Светозаре соответственно. Мол, любимая – звание куда выше княжны. Она для влюбленного сердца всегда царица, не меньше. А то и богиня.
– И я бы царицей для тебя была, если бы ты… в меня? – осведомилась она.
– И ты бы тоже, – ответил я. – Только этому не бывать. Не живут в сердце две любви вместе. Тесно им там.
– Ладно, верю я тебе. И серьги твои возьму. Пусть это твоим первым подарком будет для девки Светозары. – И вздох тяжкий.
Ну слава богу, договорились. Поняла наконец. Поздновато, конечно, но лучше поздно, чем никогда. Я даже улыбнулся. Только зря радовался. Рановато. На самом деле ничегошеньки она не поняла.
– Первым и последним. И следующий ты мне по любви подари, а коль не будет ее, то и дары ни к чему.
Вот и поговорили. Упертая девка, нечего сказать. Почти как я. Может, еще и потому не нравится мне упрямство в людях – себя в них вижу, как в зеркале, и увиденное не очень по душе. Словом, не люблю…
Но не рассказывать же обо всем этом Осьмуше.
– А серьги, – отвечаю остроносому, – я ей за лечение подарил. Доволен? И вообще, не пошел бы ты куда подальше, а то осерчаю!
А больше разговаривать не стал – наверх подался.
Теперь вот лежу, нашу с ним беседу вспоминаю, а самого стыдобища разбирает. Как ни крути, а получается, будто я ему пообещал, пусть и косвенно, намеком, что никаких дел иметь с ней не буду и любовь крутить тоже. Но лежу, не встаю. Очень уж неохота подниматься первому. Она ж меня полностью раздела, и куда засунула штаны, одному богу известно. А еще черту, с которым она сродни. Пускай сама первой встает.
Но и она не торопится, ответа ждет.
– Квасу, – говорю. – Кувшин целый. Только чтоб старый был, покислее.
Думал, пока искать станет, штаны напялю да Тимохе разгон дам – зачем пустил. Но не тут-то было. Потянулась Светозара лениво и мурлычет:
– Вот и славно, что выбрал. Счас я Тимоху покличу.
Только этого мне и не хватало для полного счастья.
– Не надо Тимоху, – выдавил я хриплым голосом. – Расхотел я квасу. А тебе самой вставать-то не пора? Заждались, поди, на поварне.
– Успею, – отмахнулась она с ленцой и, привстав на кровати, так что налитая тяжелая грудь оголилась полностью, мечтательно выдала: – Я ж с того самого часу, как тебя впервой увидала, все в думках своих грезила, как мы с тобой после сладкой ноченьки просыпаемся да рядышком лежим. Обожди малость. Дай посмаковать-то. Али не насытился еще? – И склоняется надо мной.
Сама коварно улыбается, а грудь ее с крупным коричневым соском, который эдак по-боевому, чуть ли не на сантиметр уже выпер, как копье, уже надо мной нависла. Чую, чья-то шаловливая ручонка меж тем уже вовсю лазит под одеялом. Не ищет, нет. Нашла-то она сразу, да и мудрено было бы не найти. И не настраивала она ничего, скорее уж до последней стадии доводила, потому что у каждого терпения и у каждого принципа имеется своя рубежная черта – вот до сих пор еще куда ни шло, а дальше…
Оправдываться не собираюсь, но задам один вопрос: а вы бы на моем месте удержались?! Только честно! То-то.
Получилась какая-то раздвоенность. В сердце одна, а тело уже и слушать ничего не хочет – ему другую подавай, ту, что поближе, с соском, как копье, вперед нацеленным, с налитой грудью, с шаловливыми ручонками…
У меня и посейчас перед глазами статная наездница, особенно ее лицо. На лбу мелкой россыпью капельки пота, глаза даже не зеленью горят – кровью налились, а в середине зрачка бесовский огонь полыхает. Рот полуоткрыт, и видно, как из него язычок то и дело выскальзывает, губы цвета запекшейся крови облизывает. Ни дать ни взять вампирша перед трапезой в предвкушении лакомой пищи.
Густые волосы, что россыпью на пышных плечах, подрагивают ритмично, в такт движениям. И грудь тяжелая, налитая, с огромными сосками-копьями перед самыми глазами моими точно так же ходуном ходит. Вырваться и не думай. Стальные тиски могучих бедер обхватили намертво – того и гляди кости затрещат. Да я, если честно, и не пытался – самого азарт обуял.
А всадница торопится, спешит до финиша добраться, чтоб первой успеть. У самой уже не только на лбу, по всему телу пот выступил, ручейками стекает – острый, дурманящий, возбуждающий. Но не сдается наездница, гонит во весь опор. И как только в седле удерживается?
Но и жеребец ей послушный достался. Не иначе как азарт жокея ему передался – такую прыть выказал, что о-го-го. Дружно мы скакали, как одно целое. Впрочем, в те мгновения мы и впрямь стали одним целым. Во всяком случае, телесно. Так слились – не разорвешь. Прямо тебе кентавр какой-то, только голов две и в каждой сладкое головокружение от безумной скачки.
