– Плохо.
– Плохо, – послушно согласился Берия.
Сталин искоса посмотрел на своего сподвижника, но ничего больше не сказал. Войдя в свой кабинет, он первым делом подошел к тому самому массивному древнему зеркалу, прислоненному к стене справа от входа. Некоторое время он постоял подле него, неспешно проводя пожелтевшим от никотина указательным пальцем по старинной деревянной раме. Вздохнув, он прошел к своему креслу, неторопливо уселся в него и спросил, тыча чубуком трубки в сторону зеркала:
– Так что с ним?
Берия нехотя ответил:
– Пока… – и обескураженно развел руками, однако тут же горячо заверил: – Но над ним продолжают работать и…
– Значит, надежды на него сейчас мало, – перебил его Сталин и, неожиданно для Лаврентия Павловича, покладисто заметил: – Ну и ладно. Нашей самой главной надеждой должны быть наши советские люди, их стойкость и вера в победу над врагом. Верно, Лаврентий?
– Верно, Коба, – послушно согласился тот.
Сталин встал и поморщился. Поясницу ломило сильнее обычного – не иначе как снова разыгрался радикулит. Берии он ничего говорить не стал – не баба, чтобы жаловаться на хворобу. К тому же у него имелось хорошее народное средство. Вот только вначале надо отпустить Лаврентия. Он кивнул ему, на всякий случай добавив:
– Возвращайся обратно. Только вот что, – остановил он его у самых дверей. – Ты на передовую больше не езди, не надо. Ни к чему без особой нужды выказывать свою храбрость. Я и так ее знаю.
– Я к своим частям, – смущенно пояснил тот. – Ободрить не помешает. Раз они из войск НКВД, значит, я отвечаю за их бойцов, вот и хотелось лишний раз убедиться, что не подведут.
– Насколько я знаю, там в большинстве пограничники, которые вышли из окружения, а они уже летом показали прекрасную боевую выучку.
– Ни один отряд не отступил без приказа, – с легкой долей хвастовства в голосе подчеркнул Берия.
– Знаю, – кивнул Сталин. – Потому и говорю – ни к чему к ним ездить. Побереги себя. Жукова убьют, мы десять, двадцать жуковых найдем, а где я такого, как ты, отыщу? Так что считай мой запрет боевым приказом.
– Слушаюсь, товарищ Сталин, – кивнул Берия и, чуть помедлив (не будет ли каких дополнительных указаний), вышел.
А Иосиф Виссарионович пошел лечиться старым испытанным способом, который он успешно применял еще во время ссылки в Туруханске. Для этого на кухне, отделенная деревянной перегородкой, стояла большая русская печь. Обычно в ней пекли хлеб. Но когда Сталин простывал или его очень уж начинал донимать радикулит, он приходил к ней, раздевался, клал на горячие кирпичи широкую доску и, кряхтя, залезал на нее «лечиться». Так он сделал и сейчас.
Однако сон не шел. Уж больно непривычное время он выбрал – не было и двух часов ночи. От нечего делать Иосиф Виссарионович прислушался к неспешному обстоятельному разговору прислуги. Перегородка чуть глушила их голоса, но в целом слышно было хорошо. Судя по беседе, там присутствовал еще один боец внешней охраны, забежавший с морозца погреться. Он-то и рассказывал о себе:
– Вообще-то я из Тверской области. Деревня там есть такая, Заречье. У нас там каждый пятый Шеломов. А до войны в Питере работал. Комнату нам с женой дали. Потом мы к себе еще и сестру пригласили, Анюту, вместе с мужем. Но жили дружно.
– Родня должна друг дружке помогать, – поддержал его кто-то из поваров.
– Во, во, – оживился охранник. – А тут не просто родня, а двойная.
– Это как?
– Да очень просто. У нас в соседней деревне, в Поминове, Путины жили. Так вот вначале Володя Путин на моей сеструхе Машке женился. Молодые они совсем были, обоим по семнадцать всего исполнилось. Давно это было, еще в 28-м. Вот пока на ихней свадебке гулеванили, я там себе и присмотрел сеструху Володькину, Анюту. Да так все закрутилось, что и женился.
– Закрутилось, – хмыкнул кто-то. – Тогда, может, ты вначале подженился, как оно бывает, а уж опосля и…
– А ты не мели, чего не знаешь! – возмутился охранник. – У них знаешь какой батька строгий. Вот так всех держал, хотя, как и ты, из простых поваров. В Горках работал.
– Так это он что же, и самого Ленина кормил? – уважительно пробасил какой-то новый голос.
– Не-е, он потом туда пришел работать, уже после смерти Ленина. А вот жену его, Надежду Константиновну, и сестру Марью Ильиничну он и вправду кормил. Да и брата его, Дмитрия Ильича, тоже доводилось.
Однако на посыпавшиеся градом вопросы (какие они, что любили покушать, привередливые ли в блюдах) охранник ничего толком ответить не смог. Мол, тесть был не охоч до таких рассказов, разве что как-то вскользь обмолвился, будто сколько ни прошло через его руки людей, а лучше Ульяновых не было. Но в особые подробности никогда не вдавался.
Сталин лежал тихо. Не то чтобы подслушивал, а просто сон не шел, вот поневоле и фиксировалось. Однако слушать перечень бед, о которых принялся рассказывать охранник, о том, как его семья (мать и трехлетний сын Генка) осталась в оккупации в Прибалтике, было неприятно. Как ни крути, а выглядели эти беды завуалированным упреком именно в его адрес: проворонил, прозевал фашистское нападение.
А он ведь не проворонил и не прозевал. Он прекрасно знал о том, что Гитлер готовится к нападению на Советский Союз. Но и у него самого почти все было готово к «освобождению Европы». И блицкриг получался на загляденье. По самым осторожным расчетам выходило, что уже на следующий день десантные корпуса захватывали нефтяные промыслы в Румынии, отрезав танки и автомашины бесноватого фюрера от единственного источника бензина. Еще через три дня передовые колонны красных танковых армий вышли бы на территорию Германии, а через неделю – Франции. Завершалась же «Гроза», как скромно была названа эта операция, там, где ей и положено, то есть на Гибралтаре, ибо перед армадой в пятнадцать тысяч танков не устоять ни одной стране.
Одного Сталин не знал: что делать с Англией? Вроде бы ее освобождать не от кого, фюрер ее не захватывал. Но в отношении ее решил не заморачивать себе голову – позже решим. Все зависит от того, как пойдут события и как Черчилль отреагирует на захват Черноморским флотом Суэцкого канала. Если проглотит и не станет морщиться вслух, лучше его до поры до времени не трогать – слишком крепкий орешек.
И разве вина товарища Сталина, что Гитлер окончательно обезумел, начав войну столь неожиданно, по сути, не подготовившись к ней должным образом. Заводы на военный режим переведены не были, запаса горюче-смазочных материалов не имелось. Да что там бензин, когда этот идиот – иначе не назовешь – не позаботился даже о теплой зимней одежде для своих солдат!
Но в том-то вся и штука, что в очередной раз сбылась загадочная русская поговорка о том, что судьба помогает влюбленным, пьяным и… дуракам. Гитлер, судя по необдуманности своих действий, явно относился к последней категории, вот она ему и помогла. Буквально за считаные дни до начала «Грозы» немцы неожиданно ударили первыми. Получилось все равно что за полчаса до начала футбольного матча, когда одна из команд вышла на поле, а вторая еще находилась в раздевалке, босая и непереодетая. И в этот миг раздается свисток судьи о начале игры. Понятное дело, что те, которые на поле, сразу принимаются торопливо забивать голы в пустые ворота. И тренеру второй команды приходится срочно отправлять своих футболистов играть в чем были, а счет-то уже 5:0, и теперь попробуй отыграйся, да еще босиком.
