Почему-то именно сегодня Барбаросса четко понял, с кого надо начинать, чтобы раз и навсегда разделаться с непокорной итальянской гидрой. Не в Рим нужно врываться его обезумевшим от вида крови солдатам, не Милан сжигать, заставляя каждого жителя выйти из города только с тем, что он может унести в собой в руках. Нужно идти на Венецию. Вот где вражеское гнездо! Вот где можно будет поживиться его армии! Вот город, после падения которого уже никакой Рим, никакой Милан головы никогда не поднимут, потому что неоткуда будет взяться этой мощной финансовой поддержке, этой лживой хитрой дипломатии!
Барбаросса вдруг отчетливо осознал, что армии, которые насылал на него римский папа из изгнания, и отлучение его, великого императора Священной Римской империи, от церкви, и недавнее поражение германских войск в битве при Леньяно, явившееся следствием чьего-то подлого предательства, и вся эта недавно объявившаяся Ломбардийская лига – все это были звенья одной цепи, детали одного коварного плана, созданного в тиши венецианских палаццо под плеск волн и гортанные песни гондольеров.
Чем больше император думал об этом, тем яростнее он становился: «Ну хорошо, ладно. Я еще отыграюсь. Мне бы только до Венеции этой добраться. Я их выжгу, как клопов».
Внезапно занавесь на входе в шатер колыхнулась, и на пороге появился высокий человек, обладавший стальным взглядом и хищным орлиным профилем. Это был Райнальд фон Дассель, архиепископ Кельнский, человек бесстрашный и безгранично преданный своему императору. Когда-то он входил вместе с Барбароссой и передовыми германскими отрядами в сожженный дотла Милан. Именно его распоряжением святые мощи волхвов были изъяты из миланского собора и навсегда перевезены в Кельн. В те дни фон Дассель сменил рясу на боевые доспехи и стал рейхсканцлером Милана. Когда он потребовал безоговорочного выполнения Ронкальских постановлений, огнем и мечом усмиряя непокорных итальянцев, начался бунт и тысячи людей, перебив немногочисленный германский гарнизон, рыскали по городу в поисках ненавистного рейхсканцлера. Бунтари мечтали вздернуть Райнальда фон Дасселя прямо на шпиле оскверненного им миланского собора, в который уже никогда не было суждено вернуться украденным реликвиям.
Но сдаваться на милость толпы вовсе не входило в планы рейхсканцлера. В тот день Дассель переоделся простолюдином и чудом сумел исчезнуть из города, захваченного бунтовщиками. Спустя полгода он нашел зачинщиков бунта и лично казнил каждого.
Сегодня он был опять в рясе. Лицо его, испещренное многочисленными шрамами, менее всего походило на лицо священнослужителя. Кривой перебитый нос, холодные, внимательные глаза и узкие губы, сжатые в тонкую полоску, не оставляли сомнения – этот человек не единожды смотрел в лицо смерти и немного существовало на свете вещей, которые могли бы внушить ему страх.
В глазах стражников, неподвижно стоящих за троном, совсем ненадолго появилось выражение некоторого интереса, которое, впрочем, тут же исчезло. Фон Дассель был в этом шатре частым гостем, и этого человека император любил. Барбаросса приближал к себе только доверенных ветеранов, прошедших с ним не одну кампанию, на которых можно было положиться в трудную минуту, что было подтверждено многочисленными боевыми примерами, которыми оказалась так богата жизнь императора Священной Римской империи. Этому человеку разрешалось входить в императорские покои в любое время.
– Мой господин, – Райнальд фон Дассель взглянул исподлобья на Фридриха, – к вам хочет пройти какой-то венецианский вельможа. Говорит, что у него для вас важные вести. Приехал с дарами. Мы проверили: он без оружия.
– Венецианский? – В голосе Фридриха зазвенела сталь. – Хорошо, давай зови. – И откинулся на спинку своего походного трона, затылком чувствуя силуэт величавого орла, созданного искусными резчиками Магдебурга. Райнальд фон Дассель поклонился и отправился звать гостя.
Через минуту в шатер вошел величавый пожилой человек с короткой седой бородкой и пронзительными голубыми глазами. Он был одет в роскошные дорогие одежды, свидетельствовавшие о богатстве его семьи и высоком общественном положении в Венецианской республике. Двое слуг несли за ним нечто большое и плоское, укрытое дорогим, расшитым золотом покрывалом. Это большое и плоское больше всего походило на картину, но, судя по осторожности, с которой слуги перемещали этот груз, вряд ли это была картина, а если и картина, то тогда какая-то очень ценная. Но Барбаросса сразу догадался, что за таинственный груз скрывается за дорогим покрывалом, и лицо его посерело.
Однако Фридрих изобразил скучающий вид и приподнял правую бровь. Стражники за спиной правителя очень внимательно посмотрели на вошедшего.
– О великий император, – начал свою речь визитер. – Меня зовут Энрико Дандоло. Я – представитель одного из самых могущественных и знатных венецианских родов. Сегодня перед твоим божественным ликом я представляю всю Венецианскую республику, правление которой обязало меня изложить несколько вопросов, которые, очевидно, должны привлечь твое августейшее внимание.
Фридрих продолжал равнодушно смотреть на посланника, не выказывая никаких эмоций.
– Для начала я хотел бы, чтобы великий император принял наш скромный дар. – Дандоло потянул за край покрывала.
– Если я сейчас увижу за этим покрывалом зеркало, я отрублю тебе голову, – медленно, чтобы не показать всю свою ярость, прорычал Барбаросса.
За долгие годы беспрерывного штурма итальянских городов повелитель Священной Римской империи сумел раздобыть от многочисленных шпионов совершенно невероятную информацию. Обрывочные сведения собирались буквально по крупицам, но эти бесценные крупицы многое объясняли в сегодняшних геополитических раскладах. Речь шла о колдовской силе венецианских зеркал. Многие в это просто не верили, но Барбаросса всегда с опаской относился ко всему, что было ему непонятно. Боязнь ко всему связанному с магией и колдовством внушил ему отец, швабский герцог. Уже с раннего младенчества маленький Фридрих не подвергал сомнению рассказы о существовании на земле магических чар, поэтому он сосредоточил усилия своих шпионов на максимальном сборе информации о колдовской силе венецианских зеркал. И вот что удалось ему выяснить.
Зеркала были очень дорогими, и позволить себе их приобрести могли только самые богатые и знатные семьи в европейских странах. Иметь в доме зеркало было очень престижно. В Венеции быстро сообразили, что за люди покупают их товар и как важно иметь над этими людьми власть. Путем какого-то непонятного воздействия на стекло, из которого зеркала изготовляются, венецианцы научились не просто их делать (чего никто больше в мире не умел), но и влиять на тех, кто в эти зеркала смотрится. Удивительные истории про силу зеркал были больше похожи на сказки, но факты были упрямы, и было их слишком много, чтобы просто поверить в цепь случайных совпадений.
Например, именно одного взгляда в присланное из Венеции зеркало хватило римскому папе Бонифацию VII, непримиримому врагу имперского трона, чтобы потерять рассудок. На следующий день обезображенный труп Бонифация VII был обнаружен в Риме у подножия каменной статуи римского императора, а подаренное зеркало бесследно исчезло из его покоев.
