– Любопытно узнать, Чарли, – продолжил судья, буравя обвиняемого взглядом. – А как ты попал во Францию?
– Во Францию? – переспросил Чарли и, не удержавшись, рыгнул. – Никогда там не был. И не собираюсь. Я всю ночь пропьянствовал и не годился для путешествий.
– Вы обязаны отвечать на вопросы, заданные его честью, – строго сказал секретарь.
Чарли устремил затуманенный взор в сторону судейской кафедры.
– Я не отправлюсь во Францию ни за какие деньги.
Секретарь был явно удручен проявлением непочтительности к суду, но самого судью происходящее, похоже, забавляло. В конце концов, когда уже казалось, что Чарли одерживает верх, сэр Гриффин поднялся и сошел вниз, на ходу подворачивая широкие рукава своей бархатной мантии.
Секретарь уже не пытался повлиять на Чарли, который, повесив голову, бормотал что-то себе под нос.
– Эй, ты! – окликнул судья, приблизившись к подсудимому.
Чарли вскочил. В голосе сэра Гриффина было нечто такое, что быстро вывело его из транса.
– А?.. Что?..
– Может, желаешь, чтобы я отправил тебя в нокаут до самого понедельника?
– Нет-нет, – поспешил отказаться Чарли.
– Тогда отвечай, черт возьми, почему ты оказался в суде по ложному обвинению!
Чарли уткнулся взглядом в пол.
– Я должен был охранять те бочонки, – пробормотал он. – За восемь шиллингов в ночь.
Сэр Гриффин вернулся в свое кресло.
– Итак, – произнес он. – Подсудимый меняет показания. Имел место тайный сговор, и он невиновен в контрабанде. Кто же тебя впутал в это дело, Чарли?
Последовала пауза. Секретарь быстро приблизился к подсудимому и толкнул его в спину.
Чарли пребывал в замешательстве.
Сэр Гриффин подался вперед, и на его лице отразилось неподдельное раздражение.
– Фоллик, ты уже в одиннадцатый раз предстаешь здесь передо мной за последние четыре года.
– Так много?.. Не может быть, – усомнился Чарли, выглядящий довольно напуганным.
– Моя жена родила вчера ребенка. Быть может, ты думаешь, мне очень хочется торчать здесь и дышать перегаром, которым прет у тебя изо рта?
Чарли помотал головой.
– Дети плачут ночи напролет, – задумчиво проговорил судья. – Фоллик, я знаю, как было дело. Твои дружки уговорили тебя взять всю вину на себя, поскольку, охраняя бочонки, ты напился и позволил себя сцапать.
– Я сделал лишь пару глотков, – возразил Чарли.
– И ты согласился, потому что в тюрьме чувствуешь себя вполне вольготно, ведь так? Я слышал, жена надсмотрщика делает неплохую выпечку.
– Что верно, то верно, – подтвердил Чарли.
– Итак… – Судья стукнул по столу молотком. – Подсудимый приговаривается к четырем дням исправительных работ, но не за контрабанду алкоголя, чего он не совершал, а за то, что отнимал у меня время ради перспективы полакомиться пирожками. Эти четыре дня он проведет в приюте для найденышей, где сделает основательную приборку, после чего будет качать детей. Весь день. И бо́льшую часть ночи. Ну а спать он сможет в кладовке.
Чарли взглянул на судью с трагическим выражением лица.
– Ваша честь, не наказывайте меня так! – взмолился он.
Секретарь слегка ткнул его своей тростью.
– Давай иди, Фоллик. Ты же знаешь, его честь никогда не меняет принятого решения.
– Почему твои ночи должны быть спокойнее, чем мои? – проговорил судья. После чего снял мантию, отдал ее секретарю и без лишних церемоний покинул зал.
– Это какой-то абсурд, – пробормотал начинающий адвокат Эдвин Хауэлл. – Вопиющее нарушение надлежащей процедуры. Он угрожал подсудимому. И приговорил его к исправительным работам, хотя тот невиновен… или, по крайней мере, виновен частично. Да и сами исправительные работы… Я никогда о таком не слышал. Кладовка в качестве тюремной камеры!
– Да уж, – проговорил Калвин Флориан. – Однако насколько я знаю, жена надсмотрщика поставляет свою выпечку и на постоялый двор, где мы остановились, поэтому предлагаю удалиться отсюда и уже там продолжить обсуждение всех тонкостей отправления английского правосудия на местах.
Тем временем на улице Гриффин с некоторым напряжением забирался в свою карету. В последние дни поврежденная нога начинала ныть только тогда, когда он был очень уставшим. А сейчас он пребывал именно в таком состоянии.
При рождении их маленький Фред приветствовал этот мир громким криком и с того момента продолжал кричать практически беспрестанно.
Когда Гриффин приехал домой, к Фреду присоединилась и его сестра Софи, которая тоже плакала. Не спали также и Аластер с Колином. Спокойно посапывала лишь Маргарет. Заглянув в детскую, Гриффин обнаружил там свою несчастную жену, имевшую вид человека, нуждающегося в срочном спасении.
Он взял Фреда на руки, уложил его в колыбель и, как ни странно, тот почти сразу же уснул. Нянюшка приняла на себя заботу о Софи, Аластер вместе с Лидди ушел на кухню пить молоко, а Гриффин обнял измотанную жену и повел ее вниз по склону к реке.
Там они просидели около часа, просто глядя на воду и не обращая внимания на доносящийся из дома шум. Висящая в небе луна превратила водную гладь в мерцающее серебряное блюдо.
Гриффин думал, что, возможно, в мире нет ничего приятнее, чем держать на коленях собственную жену, уткнувшись подбородком в ее волосы и ощущая грудью ее дыхание.
Затем к ним прибежал Колин, прихватив с собой новорожденного братца, закутанного в розовое одеяльце.
Фиби поднялась, взяла у него вновь расплакавшегося Фреда и, устроившись с ним в другом кресле, стала кормить младенца грудью. Судя по аппетиту, тот намеревался стать великаном.
Колин меж тем доверчиво прильнул к плечу отца.
– Хорошо, что ты догадался принести сюда Фреда, – похвалил Гриффин, приобнимая его. – Молодец.
– Иначе было нельзя, – отозвался юный пират.
– Мужчина должен поступать так, как и надлежит поступать мужчине.
Фред рыгнул, и Колин сморщился.
– Может, он хоть завтра наконец уснет? Такое впечатление, что он вообще никогда не спит.
– Возможно, – сказал Гриффин, любуясь женой, ее светлыми волосами и контуром щеки, между тем как она нашептывала что-то их новорожденному сыну.
– Может, хоть теперь вы перестанете плодить детей? – со вздохом спросил Колин. – Ведь нас уже пятеро. Этого вполне достаточно.
Сердце Гриффина переполнялось ощущением тихого счастья. Все эти годы, находясь в море, он искал приключений, рискуя жизнью и заигрывая со смертью. Он полагал, что проявляет таким образом свою мужественность, но что такое быть настоящим мужчиной, ему стало понятно лишь по возвращении домой.
