– Плечо! Плечо!
– За шиворот надо!
– Не суй туда руку, Валерка! Не суй, я тебе говорю, иначе и тебе хана настанет!
– А не суну – ему хана! Не видишь, что ли, он все равно не отпустит! А-а-а, была не была…
Я еще успел порадоваться, перед тем как потерять сознание, что судьба ниспослала перед смертью хоть какой-то приятный глюк. Пускай я его и не вижу, зато слышу и даже ощу…
Небытие. Черное и ласковое, оно укрыло меня, словно заботливая няня, теплым одеялом.
«Оказывается, смерть совсем не страшная штука», – успел подумать я, прежде чем погрузился в него с головой. Дети вообще любят закутаться с головой, когда боятся кошмаров наяву. У меня их тоже хватало, потому я и последовал их примеру. Вот только ненадолго. Почему-то в случае со мной это самое небытие оказалось каким-то коротким. Только-только успел помереть, и тут на тебе – новая серия про жизнь. Но обидеться на явную несправедливость не успел – едва я пришел в себя, как первым делом услышал голоса.
Глюк продолжался.
Вовсю.
– Кому расскажи – не поверят. Да, Валерка?
– Точно. Дурдом обеспечен. Только мы хитрые – не скажем.
– А Генка спит, поди. Проснется – расстроится.
– Еще бы. Все самое интересное без него прошло. Тем более ты всего час назад его сменил.
– Так что, слетать за ним?
– Только ты сам. У меня все, упадок сил, плавно переходящий в тяжелую форму дистрофии.
– Ладно, схожу. А бутылку взять?
– Обязательно, и литровую. Надеюсь, когда вернетесь, она всем понадобится, а не только мне одному.
Топ-топ – другие шаги, совсем рядом. То ли и впрямь Валеркины, то ли моей сумасшедшей надежды. Я продолжал лежать, опасаясь, что, открыв глаза, никого и ничего не увижу, что все это – глюк, мираж, слуховая галлюцинация. Не может быть, чтобы они были! Не мо-жет! Пускай даже они проявили дикое терпение и выдержали три с половиной года, но не у пруда ведь! Мы же выезжали в Тверскую область, а не во Владимирскую, в Старицу, а не в Александрову слободу, в пещеру, а не к пруду, а потому я лучше… полежу с закрытыми глазами. Пусть мираж длится, а то, чего доброго, спугну…
Шарк-шарк – удаляющиеся шаги. Шмяк – кто-то сел. Чирк. Дымком повеяло. Что за черт – сигаретным. Тут уж я не выдержал, открыл глаза. Мираж продолжался. Валерка сидел рядом и еще подмигивал.
– Оклемался?
– Ага, – настороженно ответил я, не в силах поверить, что…
И тут меня обуял страх – дикий, панический, потому что я вспомнил о самом главном, без которого жизнь не жизнь, и если окажется, что… Словом, на кой черт мне такой глюк, если в нем нет самого главного! Тогда и просыпаться можно – не жалко.
– А как там?.. – Но не продолжаю – все равно страшно. Сейчас скажу: «Маша моя», а мне в ответ изумленное: «Какая Маша?» И пускай даже Валерка сейчас передо мной наяву – неужели мне от этого станет хоть на каплю легче? И что мне – назад за ненаглядной лезть? Нет, я, конечно, полезу, тут однозначно, но боюсь, что толку от этого…
– Если ты про девицу, которая вцепилась в тебя мертвой хваткой, из-за чего ты чуть не застрял, то с ней все в порядке.
– А-а-а… она… – И снова страшно вымолвить «жива».
Хорошо, что Валерка смышленый – понял все с полуслова.
– Жива она, жива. Воды, конечно, наглоталась будь здоров, так что пока без сознания, но мы ее уже откачали. Словом, не боись – жить будет. Вон она, бедолага, – показал он рукой куда-то вправо от меня.
Я кое-как повернул голову. Точно, лежит совсем рядышком со мной. Губы еще синеватые, на белом лице ни кровинки, но главное – дышит, причем не прерывисто, тяжело, а ровненько так, спокойно. Господи, какое же это блаженство. Неужто все позади?! Не верю!
И сразу слабость во всем теле – дикая, неимоверная. Нет, может, она и раньше была, только мне не до нее – поважнее дела имелись, а тут нахлынула. Глаза закрыл, а над ухом Валеркин голос:
– Ну, пирог Аленкин, конечно, без нас съели, – пробубнил он. – Ну и ладно, новый испечет, никуда не денется.
Я поначалу безмолвно согласился с ним – конечно же испечет, а потом встрепенулся – дошло до меня.
– Так это сколько же времени меня не было?
– Долго, – вздохнул Валерка. – Двое с лишним суток. Хотели уж назад подаваться, но тут эта штука искрить начала, словно закоротило в ней что-то. Вот и решили выждать, чем все закончится. А тут рука высовывается. Вроде твоя, а вроде – не совсем. Рукав-то вовсе не похож, зато перстень с камнем – один к одному. Ну мы за нее цоп и потянули. Сигаретку-то дать, путешественник во времени?
Я в ответ лениво мотнул головой. Отвечать сил нет, но поднапрягся:
– Бросил.
– Давно ли?
Прикинул в уме.
– Три года назад. – И, подумав, внес уточнение: – С половиной.
Валерка даже закашлялся.
– Ты что, хочешь сказать, что…
– Ага. Хочу, – ответил я лениво.
– А… чего так долго-то? – удивился Валерка. – Сам же говорил: «Я ее хвать – и тикать».
– Дела были, – вздохнул я. – Опять же и Серой дыры этой я не нашел.
– А как же ты сюда попал?
– Из пруда в Александровой слободе, – равнодушно доложил я. – Иоанн Васильевич хотел утопить кое-кого, вот и пришлось вступиться. Как видишь, получилось. А твои историки – козлы, – добавил я. – Такую информацию упустили из виду. Из-за них я и…
– Ты погоди с историками, – загорелся Валерка. – Ты что, и правда самого царя видел?!
– Ивана Грозного? – вслед ему восхитился выползший из сумерек хода Андрюха.
– Живого?! – Это уже следующий за ним по пятам Генка.
Дался им этот царь. Нет чтобы о чем-то приятном спросили. Но надо отвечать.
– Как вас. Да и не только его одного – Висковатого, Воротынского… – начал перечислять я, но, кроме Валерки, эмоций никто не проявил – чувствуется, что подзабыли они славные страницы нашей отечественной истории. А там как знать – может, вообще не помнили. Тогда кого же им назвать-то? О! Идея!
– Я и с Годуновым успел познакомиться.
– С царем Борисом Федоровичем?! – снова ахнул Валерка.
– Ну да. Только он не царь еще и даже не Федорович, потому как молодой совсем. А Ирина, сестренка его, вообще дите дитем. Кстати, если бы не мое вмешательство, ее бы еще в детстве убили, – не удержавшись, похвастался я.
А что? Учитывая пережитое – вполне простительно. Имею я, в конце концов, право на небольшую слабость или нет?!
– Может, ты еще и Казань брал вместе с Астраханью? – недоверчиво усмехнулся Андрюха.
Я не обиделся. На его месте я бы тоже усомнился, даже посильнее, чем он.
