Начальник особого отдела Закавказского фронта Николай Рухадзе ценил их и предпочитал не вмешиваться по мелочам в службу отряда, предоставив самому Дроздову разбираться и командовать этой отчаянной командой сорви-голов. Сегодня он изменил себе, и инструктаж затянулся. Дроздов плотнее прижал телефонную трубку к уху и внимательно ловил каждое слово. Задача, которую ставил Рухадзе, не допускала никаких «но».
Диверсия гитлеровских агентов на нефтетерминалах Туапсе накануне наступления частей Закавказского фронта могла серьезно повлиять на его исход. Дроздов слушал Рухадзе и нетерпеливо теребил телефонный шнур. Деятельная натура разведчика требовала немедленных действий. И как только инструктаж подошел к концу, он, не теряя времени, выскочил во двор, цепким взглядом пробежался по лицам подчиненных и, не увидев на них даже тени сомнения, дал команду водителям: «Вперед!».
Два грузовика вырвались из ворот базы и устремились к мрачной громаде гор. Дроздов с беспокойством поглядывал на часы и торопил водителей, чтобы успеть к восходу солнца добраться до горной долины и взять под контроль дорогу и козьи тропы, ведущие к Гойтхскому перевалу.
Поигрывая желваками на скулах, он напряженно вглядывался в ночную мглу, словно пытаясь высмотреть в ней затаившегося врага. Водителям передалось жгучее нетерпение командира, и они старались выжать из своих «старушек» все что можно. Машины жалобно поскрипывали деревянными бортами, пронзительно взвизгивали изношенными железными внутренностями и на удивление резво катили вперед. Закончился исклеванный бомбежками асфальт, и дорога, размытая проливными дождями, превратилась в болото. Колеса вязли в жиже из глины, и разведчики, утопая по колено в грязи, вытаскивали машины на руках, чтобы до рассвета запереть перевал.
Вскоре рассвет напомнил о себе, окрасив вершины гор бледно-розовым цветом. Их гигантская тень, безмятежно покоившаяся на бескрайней морской глади, пришла в движение. Первый робкий солнечный луч разорвал полумрак и тысячами ярких вспышек заполыхал на ледниках горы Агой. Блеклое зимнее солнце нехотя выплыло из-за вершины и, стряхнув с себя остатки утренней дремы, покатилось по синей ледяной небесной вышине. День уверенно вступил в свои права.
Разведчики приободрились. Подходы к Гойтхскому перевалу находились в их руках. Рассредоточившись, они принялись тщательно изучать каждую складку местности. Ничто не напоминало о присутствии диверсантов, они будто растворились в воздухе. Двое суток поиска так и не принесли результата.
В этом не было вины Дроздова и его подчиненных. Ни он, ни Николай Рухадзе не знали, да и не могли знать о том, что неведомый им зафронтовой агент Гальченко не только вовремя сообщил о группе Загоруйко, но и сумел сорвать ее выход на задание.
Накануне в станице Абинской в пункте заброски агентуры события разворачивались самым неожиданным образом. Подходила к концу ночная смена часовых. Прихваченные легким морозцем лужи звонко похрустывали под сапогами. Внезапно шаги часового стихли. Прошла минута-другая, и дробный топот на крыльце заставил очнуться задремавшего дежурного.
Бокк вопросительно уставился на застывшего перед ним часового. В его дрожащих руках была зажата стопка листов, и когда они легли на стол, у ефрейтора глаза полезли на лоб. Это были совершенно секретные анкеты с истинными и вымышленными данными на готовившихся к заброске агентов группы Загоруйко. Как они оказались во дворе, ни часовой, ни начальник караула не могли вразумительно ответить.
Инструктор Шевченко, отвечавший за них головой, исчез. Бокк тут же поднял группу по тревоге и отправил посыльного в штаб, в Крымскую.
Не прошло и часа, как во двор влетел «опель» Штайна. Он на ходу выскочил из машины и бросился к застывшей шеренге инструкторов и агентов. В ней не хватало двоих. Наихудшее предположение — их уход к партизанам — не подтвердилось. Шевченко еле живого нашли на сеновале. Он был в стельку пьян. Не лучше выглядел Петренко, обнаруженный в конюшне. Лишь к обеду взбешенный Штайн смог прояснить картину. Все оказалось до банальности просто. Накануне оба инструктора отмечали завершение работы с группой и перебрали норму.
Но от этого Штайну легче не стало. Заброску группы Загоруйко пришлось отложить. До завершения служебного расследования «залетчиков» посадили под замок. Судьба Петра повисла на волоске. Срыв задания мог стоить должности Штайну, а ему с Шевченко в лучшем случае грозил отправкой на фронт. В памяти еще были свежи последствия засветки группы в Краснодаре. Все находились в подвешенном состоянии…
На этот раз в штабе «Валли-1» дело не стали раскручивать. Штайн остался в своем кресле. Петренко отделался легким испугом, отсидев трое суток в «холодной». Козлом отпущения стал Шевченко. Под охраной караула его отправили в Запорожье на ковер к начальнику абверкоманды 101 подполковнику Гемприху. Заброска группы Загоруйко в тыл 56-й армии была отложена. Вскоре стало не до нее и не до диверсии в Туапсе.
Предгорья и окраины Крымской содрогались от взрывов. Войска Закавказского фронта начали решительный штурм казавшейся непреступной «Голубой линии» — системы оборонительных сооружений, воздвигнутых на Западном Кавказе лучшими инженерами рейха. Станица потонула в облаках пыли и клубах дыма. Штайну с Райхдихтом пришлось начать спешную эвакуацию группы.
Серая лента из машин и повозок выползла за ворота и зазмеилась по дороге, ведущей к приморскому городу Темрюк.
Там их встретил обер-лейтенант Краузе и передал приказ подполковника Гемприха: следовать дальше к порту «Тамань» и оттуда переправляться в Керчь.
Дорога к переправе заняла долгих пять часов, и лишь поздним вечером группа вышла на берег Керченского пролива.
В порту Темрюка царил хаос. Отыскать в этом бедламе коменданта порта, чтобы попросить у него помощи, было невозможно, поэтому Штайн решил действовать на свой страх и риск. По его команде комендантское отделение, усиленное инструкторами, ринулось на штурм ближайшей баржи, на которой шла погрузка румынского стрелкового батальона.
Осипший, заросший густой щетиной майор-пехотинец попытался преградить путь здоровяку Райхдихту и сунул под нос бумагу, усыпанную лиловыми печатями. Тот отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и пошел напролом. На борту баржи возникла короткая, но яростная потасовка. Конец ей положили автоматные очереди, просвистевшие над головами румын, которые тут же стали более сговорчивыми.
Через час баржа, осевшая ниже ватерлинии, с трудом отчалила от берега и взяла курс на Керчь. Четыре с лишним километра, разделявшие берега, показались Штайну и его подчиненным дорогой в ад. Русские штурмовики на бреющем полете проносились над переправой и раскручивали свою смертельную карусель. Вода вокруг вскипала от пулеметных очередей и вздымалась чудовищными фонтанами после разрывов авиационных бомб. Пролив напоминал собой один огромный бурлящий котел, в котором варились кровь, мазут, деревянные обломки и истерзанные человеческие тела.
Баржа, получив две пробоины в правом борту, чудом прорвалась через этот ад и ткнулась тупым носом в крымский берег. Краузе, не раз наезжавший в Керчь из Темрюка для координации разведывательной работы с командиром морской форт-группы «Корвет» — капитаном Роттом, несмотря на кромешную темноту, быстро нашел в хитросплетении узких улочек штаб базы. Здесь группа бросила якорь и потом еще несколько дней приходила в себя после «эвакуации». В конце недели из Запорожья от Гемприха пришел приказ. Он предписывал Штайну передислоцировать группу в Евпатории и там приступить к работе.
