– Рэнделл, – сказала Карла, и ее глаза сверкнули под стать цветному стеклу в витраже, – если ты перестанешь общаться с клиентами и зароешь такой талант в землю, ноги моей больше не будет в этом баре… Кстати, мне нужно повторить.
Бармен наполнил два бокала шампанским, а мне предложил еще один стакан содовой.
– Мой сменщик так и не появился, и я уже полчаса формально не на работе, – сказал он. – Так что имею право выпить в хорошей компании. Предлагаю тост: за то, чтобы слова нас никогда не подвели.
– Не согласна. Слова как таковые не могут подвести. Подводят только люди, их говорящие, – возразила Карла. – А знаешь, Рэнделл, это наш первый за два года совместный тост с Шантарамом, и я думаю, встреча с тобой также была предопределена. Давайте выпьем за нас троих.
Я протянул к ним стакан, но Карла уклонилась от чоканья.
– Нет! Это плохая примета: чокаться водой, – сказала она.
– Да брось ты!
– Я серьезно.
– Ты же сама в это не веришь.
– Даже если ты не веришь в приметы, это еще не повод ими пренебрегать, Лин. Мало тебе нынешних напастей?
– Ладно-ладно, твоя взяла.
– Как всегда.
В этот момент к бару враскачку подвалил новый клиент, ненароком задев Карлу, и наши бокалы звякнули друг о друга.
– Похоже, мы все-таки чокнулись, – сказал я.
Она секунду смотрела на меня, нахмурившись, но затем улыбнулась вновь.
– Это можно исправить, – сказала она. – Скажи новый тост, но сам после него не пей. Тогда дурная примета не сбудется.
– Тост за зеленые глаза: да не омрачится их сияние ничем и никогда!
– Вот за это я выпью охотно, – сказал Рэнделл и отхлебнул из бокала.
– За зеленых ферзей! – сказала Карла, сверкнув улыбкой.
Она подняла бокал, сделала маленький глоток и посмотрела на меня. Это был решающий момент, и мы это понимали. Все оборачивалось лучше некуда.
– Привет, Лин! – внезапно возник рядом Винсон и хлопнул меня по спине крепкой ладонью; Ранвей была с ним. – Рад тебя видеть, старина!
Я все еще смотрел на Карлу. Она продолжала смотреть на меня.
– Винсон, – произнес я, и собственный голос показался мне каким-то чужим и надломленным. – Кажется, вы незнакомы. Это Карла. Карла, это Стюарт Винсон. А это Ранвей, хотя пишется Раннвейг.
– Та самая Карла! – воскликнул Винсон. – Наслышан и чертовски рад наконец-то познакомиться.
– От этого мало толку, – сказала Карла довольно резко.
– То есть… что? – растерянно улыбнулся Винсон.
– Все, что ты обо мне слышал, уже устарело.
– Устарело? Почему?
– Потому что я обновилась.
Винсон рассмеялся:
– Ну надо же! Когда это произошло?
– Это происходит в данный момент, – сказала Карла, глядя ему в лицо. – Можешь последить за процессом, если получится.
Мое сердце споткнулось, как пьяный танцор. Боже, как я ее любил! Она была единственной и неповторимой.
Меж тем Карла повернулась к спутнице Винсона и спросила, как та себя чувствует. Я пригляделся к Ранвей. Бледная и осунувшаяся, она выглядела далеко не лучшим образом.
– Она в полном порядке! – заявил Винсон, приобняв девушку за плечи. – Я сказал ей сегодня: «Ты много чего перенесла, но все это позади. Теперь пора выйти на свежий воздух, повидать людей, развеяться, посмеяться». Говорят, смех – это типа лучшее лекарство.
С этими словами он притянул Ранвей к себе. Ее руки безвольно болтались вдоль тела.
– Как поживаешь, детка? – обратился я к ней.
Она вскинула глаза, и в них блеснули голубые льдинки.
– Я не детка! – отрезала она.
– О… кей.
– Не принимай близко к сердцу, – сказала ей Карла. – Он же писатель. Он воображает себя этаким мудрым старцем, древнее собственного дедушки.
– Ловко ты его поддела! – рассмеялся Винсон.
– Что касается тебя, – сказала Карла. – Убери-ка лапы от девушки, сейчас же!
Оторопевший Винсон разжал объятия и позволил Карле оттянуть Ранвей в сторону.
– Рэнделл, – сказала Карла, – я знаю, что твоя смена уже закончилась, но у нас тут экстренный случай. Мне нужны твои самые чистые бокалы и самые грязные шутки, лишь бы они могли рассмешить.
– Ваше слово для меня закон, мэм, – сказал Рэнделл, и бокалы, как живые угри, замелькали в его руках под струей воды.
– Ни фига себе! – пожаловался мне Винсон. – Она типа забрала мою девчонку.
– А она сейчас уже твоя?
– Слушай, старик, – сказал он, расплываясь в улыбке. – Разве я не сказал тебе еще там, в участке, как много она для меня значит? Я, как увидел ее, вмиг потерял голову. Она просто чудо, верно? У меня сердце заходится всякий раз, как я на нее взгляну.
– Она сейчас как выжившая после авиакатастрофы, – сказал я.
– Авиа? Какой… катастрофы?
– Ты понял, что я имею в виду. На днях она проснулась и нашла рядом в постели своего мертвого парня. От такого потрясения быстро не оклемаешься. Сбавь обороты, приятель.
– Да-да, конечно. Я в том смысле… эй, погоди-ка! Уж не подумал ли ты, что я затянул девчонку в постель, пользуясь ее типа бедственным положением? Я… я совсем не такой человек.
– Знаю.
– Я даже не пытался к ней подкатить.
– Знаю.
– И ни за что бы так не поступил.
– Знаю.
– Я совсем не такой человек, – повторил он угрюмо.
Внезапно я почувствовал усталость – этакую сердитую усталость, когда тебя раздражает все вокруг, за исключением чего-то плоского, белого и с подушкой на одном конце.
– Если бы я считал тебя таким, я бы тебе не позволил к ней подступиться, да и к любой другой девчонке тоже.
Он ощетинился и расправил плечи, почувствовав себя оскорбленным:
– Готов обсудить это с глазу на глаз в любое время, когда ты будешь в подходящей форме, старина.
– У меня сейчас нет времени на эту фигню, Винсон. Я повстречался с Ранвей еще до тебя, и это я спас ее от тюрьмы – ты не забыл? Все это дает мне право сказать: сдерживай свои порывы и не дави на девчонку. Если тебе не нравятся мои слова и ты предпочитаешь доводы в виде зуботычин, жду через пять минут на стоянке перед отелем.
Мы уставились друг на друга: его задетая гордость против моего раздражения. Таковы мужчины. Мне нравился Винсон, и я нравился ему, но сейчас мы были готовы сцепиться.
– Это когда ты с ней встречался? – спросил он после долгой паузы.
