– Ты в настоящем времени. Я понял. Клянусь, Лиза, если в этом замешан какой-то гуру…
– Я сама пришла к этому. Я сама.
– Значит, это и есть твое желание?
– Это начало его исполнения, в чем я абсолютно уверена.
Она была неколебима. Она была великолепна.
– Что ж, если таково твое желание, я его приветствую, Лиза.
– Правда?
– Конечно. Ты вольна делать все, что угодно, если это тебе по душе.
– Ты правда так думаешь?
– Да, и это здорово, Лиза.
– Я знала, что ты меня поймешь, – вздохнула она, расслабляясь. – Я хочу иметь свое личное настоящее, все мгновения которого принадлежит только мне, вместо однообразного постоянства, когда ты делишь каждый свой миг с мгновениями других людей.
«Однообразное постоянство, когда ты делишь каждый свой миг с мгновениями других людей» – это было на редкость точное и образное определение тюрьмы.
– Продолжай, я внимательно слушаю.
– Я хочу узнать, каково это: быть самой собой, ни с кем другим себя не деля.
– Удачи тебе в этом, Лиза.
Она улыбнулась, а затем утомленно вздохнула:
– Можешь считать меня эгоисткой, но это не так. Я поступаю во благо не только себе, но и во благо вам с Карлой. Это прозрение помогло мне впервые отчетливо увидеть всех нас и понять, насколько вы с ней похожи и как сильно вы двое отличаетесь от меня. Понимаешь?
Я понимал. На свой манер – сумбурно, но с добротой и любовью – она утверждала, что мы с Карлой созданы друг для друга: острые грани Карлы идеально вписывались в мои глубокие шрамы. Справедливая или нет, утешительная или больно ранящая, сейчас эта мысль все равно не имела значения, потому что настоящие минуты принадлежали не нам с Карлой – они всецело принадлежали Лизе.
В падении или на взлете наши поступки и наш выбор принадлежат только нам, как оно и должно быть. Решительно сделав свой выбор, Лиза достигла этого состояния незамутненной безмятежности и теперь пребывала в нем наедине с собой: свободная, целеустремленная, отважная и полная надежд.
– Да, новая ты – это нечто, – признал я.
– Спасибо, – тихо сказала она. – И новая я, порвавшая со старым тобой и не желающая делить постель с новым тобой, намерена отныне ночевать в гостевой спальне.
– Нет проблем, – рассмеялся я, – если только твой настоящий момент не сочтет это слишком компрометирующим.
– Обойдется, – сказала она совершенно серьезно и пристроилась рядом, положив голову мне на грудь. – Но я считаю, раз уж мы живем порознь под одной крышей, надо установить кое-какие правила.
– Угу.
– Типа как при ночевке в гостях. Точнее, когда гости остаются на ночь.
– Гости на ночь? Похоже, твое «ни с кем не делимое „я“» скучать не собирается.
– Надо придумать какой-то условный знак.
– Условный знак?
– Ну да, что-то понятное только нам двоим. Вроде садового гномика: если он стоит слева от двери, один из жильцов имеет ночного гостя, а если справа, то никаких гостей нет.
– У нас нет садового гномика. И сада у нас тоже нет.
– Можно использовать фарфоровую кошку, которая тебе не нравится.
– Я этого не говорил. Как раз наоборот, она мне очень нравится. Другое дело, что я как будто не очень нравлюсь ей.
– Да, и вот еще что: я прошу тебя на полгода забыть об арендной плате.
– Секундочку, давай сперва внесем ясность в эти кошачьи условности. Ночной гость – это кошка слева или кошка справа?
– Кошка слева. И на время забудь об арендной плате.
– Я заплатил за квартиру на год вперед, Лиза.
– Да нет же, я прошу забыть о моей плате тебе, за аренду гостевой комнаты. Я буду платить по рыночным расценкам. И не спорь, я категорически настаиваю. Однако сейчас я вложила все свои средства в новое шоу и сижу на мели. Так что месяцев шесть я не смогу тебе платить.
– Даже не думай о плате.
– Нет, я буду платить, это принципиально, – сказала она, тыча меня кулаком в ребра.
– Даже не думай.
Она повторила удар.
– Так и быть, сдаюсь. Я согласен брать с тебя плату за комнату.
– И еще… мне нужен аванс, – добавила она.
– Аванс?
– Да.
– Но ты на меня не работаешь, Лиза.
– Да, но я ненавижу слово «заем». Оно мне напоминает жалобный скулеж побитой собаки. Отныне я решила, что всякий раз, когда мне потребуется заем, я буду просить аванс. Это слово как-то больше вдохновляет.
– Аванс-гардный подход, – одобрил я.
– Но я пока что не смогу оплачивать счета за еду, электричество, телефон и стирку. Каждое пенни из моего аванса заранее учтеное и пойдет на другие цели.
– Ясное дело.
– Но я обязуюсь внести свою долю по этим счетам, как только у меня появится свободный остаток средств после получения следующего аванса.
– Превосходно.
– Еще мне потребуется машина, но об этом поговорим уже после твоего возвращения.
– Так и сделаем. Ты закончила с новыми правилами?
– Есть еще одна деталь.
– Выкладывай.
– Не знаю даже, как сказать. Я…
– Говори как есть.
– Отныне я не буду готовить для тебя еду, – заявила она и так сильно надула губы, что они вывернулись наизнанку.
За два года совместной жизни она только три раза готовила дома еду, и во всех случаях результат был, мягко говоря, не очень.
– О’кей.
– Раз такие дела, скажу тебе начистоту: я ненавижу готовить. Терпеть не могу. Я занималась этим только в угоду тебе. И каждый раз это было для меня сущей каторгой, от начала и до самого конца. Впредь я этим заниматься не намерена. Извини, но этот вопрос больше не обсуждается, даже в качестве соседей по квартире.
– О’кей.
– Я не хочу тебя обижать, но и не хочу, чтобы ты обманулся в каких-то своих ожиданиях. Я сейчас тоже полна ожиданий, это часть моего процесса трансформации, но я стараюсь их пригасить, пока они не обернулись…
– Подспудным чувством досады? – догадался я.
– Именно так! О боже, мне сразу полегчало. А тебе?
– Я хорошо себя чувствую, – сказал я.
– Правда? Это для меня очень важно. Я не хочу, переходя в настоящее время, тянуть за собой груз вины и стыда. Мне важно знать, что ты не против этой перемены во мне и что ты видишь в этом и хорошую сторону.
