– Карла?!
Тайный шепот волн перехлестывал через парапет, заливал мостовую. Земля под ногами дрожала.
– Да. Ей трудно пришлось, но она все выдержала. Стойкая она. Несгибаемая.
– Ты о чем?
– В полиции ее допрашивали… с пристрастием. Я ей советовал на время уехать из города, но она наотрез отказалась. И родителям Лизы помогла…
– Ты когда с ней последний раз виделся?
– Вчера. На поминальной службе в Афганской мемориальной церкви.
– На поминальной службе? Так тело же родители увезли…
– Да. Карла все устроила.
Удары сыпались один за другим. Я чувствовал, что сдаю раунд, что не продержусь до финального гонга, до спасительного угла.
– Карла все устроила?
– Да. Между прочим, в одиночку. Я вызвался ей помочь, но она все сама организовала.
– А кто еще был на службе?
– Приятели Лизы из картинной галереи, наши из «Леопольда», Кавита, Викрам, Джонни Сигар с женой, Навин Адэр, Дива Девнани, зодиакальные Джорджи, Стюарт Винсон и его подруга-норвежка. Лизины родители уже увезли тело, поэтому все прошло очень тихо.
– А кто последнее слово произнес?
– Никто. Мы посидели, послушали службу и по одному вышли из церкви.
Вчера. Мне следовало вернуться вчера, быть с теми, кто любил Лизу, а я стоял на пустынной дороге и глядел на отрезанную голову. Вчера худощавый связник в аэропорту предупредил меня ни в коем случае не заходить домой.
«Тебе опасность не грозит», – сказал связник.
Я не обратил внимания, не понял, что именно он мне говорит.
Он произнес «тебе…» и на мгновение замялся.
«Тебе… опасность не грозит».
В опасности был не я, а кто-то другой. Знал ли об этом связник? Знал ли он о смерти Лизы, встречаясь со мной в аэропорту?
И Голубой Хиджаб… Я вспомнил ее слезы, ее печаль, ее долгий проникновенный взгляд при прощании на дороге в аэропорт. Знала ли она о смерти Лизы?
Лиза умерла четыре дня назад. Санджай и его люди наверняка об этом знали – они знали все, что происходит на их территории. Санджай испугался, что я, узнав о смерти Лизы, выйду из себя, поэтому отправил в аэропорт связника – проследить, чтобы я не провалил задания.
– Мы с Навином Адэром кое-что разузнали, – сказал Дидье, пристально глядя на меня.
Земля качалась под ногами – или это я раскачивался, будто на палубе «Митратты». Слов Дидье я не воспринимал. В ушах гулко шумел океан: «Лиза. Лиза. Лиза».
– Лин!
– Что?
– Мы с Навином кое-что разузнали.
– Что именно?
– Как Лиза раздобыла рогипнол, наверняка установить не удалось, зато мы отыскали дилера.
– Каким образом?
– Среди вещественных доказательств, собранных полицейскими, была упаковка рогипнола, весьма характерная.
– Вы выкрали вещественные доказательства?
– Нет, что ты! Мы их выкупили.
– Отлично. И кто же этот дилер?
Дидье замялся, озабоченно сощурился и посмотрел на меня:
– Обещай, что без меня ты его не убьешь.
– Кто это?
– Конкэннон.
Набережная снова накренилась и заскользила, уходя из-под ног. Я плотнее вжался в парапет, чтобы не упасть. Голова кружилась – или это кружился мир, навсегда потеряв равновесие? Перед глазами все качалось и плыло.
Я огляделся, стараясь прийти в себя. В ночь новолуния свет городских фонарей затмевал сияние звезд. Автомобили проплывали по бульвару, словно косяки рыб в океане.
– Ее не изнасиловали, – сказал Дидье.
– Ты о чем?
– Присутствие рогипнола в организме обычно вызывает подозрение в изнасиловании, – тихо произнес Дидье. – Но в полицейском протоколе значится, что никаких следов насилия не обнаружено. По-моему, тебе следует это учесть.
Волны с плеском разбивались о волнорез, лизали прибрежные валуны, очищали зубастые челюсти утесов от ракушек и топляка, терпеливо и нежно ласкали гранитные уступы.
Волны смеялись. Волны рыдали. Прекрасный миг жизни обращался в ветер, в океан, в песок. Волны смеялись и стенали. Волны звали меня. Я проваливался в бездну. Надо было собраться, взять себя в руки. Хотелось сесть на мотоцикл.
– Мне нужно домой, – сказал я.
– Да, конечно. Я поеду с тобой.
– Дидье…
– Лин, почему ты всегда отталкиваешь друзей? Это твой главный недостаток.
– Дидье…
– Если друг хочет что-то для тебя сделать, не отвергай его, а прими предложенное с благодарностью. В этом и заключается любовь.
«В этом и заключается любовь».
В безмолвии такси, по дороге домой, я снова и снова слышал эти слова. Наконец они умолкли. Я вошел в квартиру, пригласил сторожа и начал расспрашивать его о Лизе.
Он разрыдался, оплакивая Лизу, скорбя о нас обоих. Для него мы всегда были людьми счастливыми, добрыми и щедрыми, помнившими все праздники и дни рождения.
Успокоившись, сторож рассказал мне, что Лиза прибыла в час ночи с двумя спутниками в черном лимузине. Один из мужчин вернулся в машину минут через пятнадцать и уехал, а второй провел в квартире около часа. Чуть позже пришла Карла – и сразу же позвала сторожа.
– Вы не признали никого из гостей?
– Нет, сэр.
– Как они выглядели?
– Один с виду иностранец, он первым ушел. Разговаривал громко, ходил, опираясь на две трости, и кряхтел от боли, будто у него нога сломана.
– Или два пулевых ранения, – заметил Дидье.
– Значит, Конкэннон. А второй?
– Я его лица не разглядел. Он все время отворачивался, а лицо носовым платком прикрывал и как пришел, и как уходил.
– Он был с машиной?
– Нет, сэр. Он пешком ушел, очень быстро, в сторону Военно-морского клуба.
– А номер лимузина вы записали?
– Да, сэр. – Он сверился с блокнотом, продиктовал номер машины. – Простите, сэр, мне следовало…
– Ваша обязанность – охранять ворота, а не апартаменты. Вы ни в чем не виноваты. Лиза вас очень любила. Вы бы ее наверняка спасли, если бы неладное заподозрили. И я бы спас. Не расстраивайтесь. Успокойтесь.
Я вручил ему деньги, попросил немедленно сообщить о появлении полицейских и по ступенькам поднялся к себе. Открыл входную дверь, пересек гостиную и вошел в спальню. Место наших совместных размолвок и примирений теперь превратилось в склеп – для одной Лизы.
Кровать была пуста. Постельное белье сняли. О Лизе напоминал купленный ею матрас с переплетением морских коньков на обивке. В изголовье лежали две подушки. В изножье стояли плетеные шлепанцы из пеньки, заношенные и обтрепанные. Лизины любимые.
