Я разделся до пояса и целый час провел в качалке, а потом полчаса боксировал с тенью, давая отдых натруженным мышцам. Посетители спортзала, парни из бедных семей, поначалу меня сторонились, хотя со свойственным молодости задором давали понять, что я им нестрашен. Наконец они решили, что я из своих, и мы побоксировали вместе.
Я принял душ, оделся и поглядел в старенькое, покрытое пятнами зеркало.
Глаза прояснились, покой окутал меня осенней листвой. Над зеркалом висел плакат: «Когда тебе паршиво, качайся!»
– Тебе латерального тренажера не хватает. – Я протянул Команчу деньги, которых с лихвой хватило бы на новый тренажер.
Команч поглядел на ворох купюр и недоуменно поднял брови:
– Многовато для одной тренировки.
– Я отлично провел время. Только знаешь, тут окна не помешают – воняет, как в жопе у змеи.
– Да пошел ты! – беззлобно усмехнулся он. – Нет, правда, зачем ты мне деньги даешь?
– Членский взнос.
– Ты что, забыл? Людям Санджая – бесплатно.
– Мы с Санджаем расстались. Я теперь вольная птица.
Странно было произносить слова, которые прежде я говорил лишь единственному близкому другу.
– Не может быть!
– Да, Команч, мы с Санджаем расстались.
– Лин, да как же…
– Все в порядке. Санджай нормально к этому отнесся. Даже обрадовался.
– Санджай… обрадовался?
– Я только что от него. Он не возражает.
– Правда, что ли?
– Честное слово.
– Ну, тогда ладно.
– Я теперь новый спортзал ищу, мне же больше нельзя Санджаевым пользоваться. Можно у тебя качаться?
Он растерянно, даже с испугом, поглядел на меня, но старая дружба пересилила. Лицо Команча смягчилось, он протянул мне руку и произнес:
– Джарур. Добро пожаловать. Только, по-моему, тебе лучше уехать из Бомбея, дружище.
– Наверное, ты прав, брат, – сказал я, направляясь к выходу. – Да вот Бомбей меня не отпускает.
Глава 37
Карла рада будет видеть Шантарама в ее номере в 8 часов вечера
Приглашение было написано четким, летящим почерком – ее каллиграфия мне нравилась больше всего. Хотелось бы сохранить приглашение, но я боялся, что оно попадет в грязные лапы моих врагов.
Я присел на мотоцикл, сжег записку и медленно поехал на встречу с Навином в Афганскую церковь.
Мотоцикл пришлось припарковать за автобусной остановкой – теперь, когда я расстался с Санджаем, оставлять транспорт на виду было нежелательно.
В притворе церкви висели пыльные флаги, стены украшали памятные плиты в честь погибших в двух афганских войнах. Афганская церковь служила мемориалом павшим бойцам, военным храмом, где в скамьях еще виднелись выемки для упора солдатских ружей на время молебна, перед выступлением в поход и после боев с афганцами – чуждыми, непостижимыми врагами.
Я заглянул в печальный сумрак церкви. На задней скамье сидела старушка, читала какой-то роман в мягкой обложке. У алтаря замерли, преклонив колени, мужчина и мальчик – над их головами парило круглое витражное окно.
Навин Адэр неторопливо расхаживал по проходу, почтительно заложив руки за спину, и разглядывал бронзового орла на подставке для Библии. От молодого человека веяло уверенностью в своих силах. Заметив меня, он направился к выходу. Мы прошли в пустынный сад за церковью и уселись на каменной скамье под деревом.
В саду было тихо. В неверном свете сумерек над нашими головами сияло витражное алтарное окно.
– Какое несчастье, приятель, – сказал Навин.
– Да, – кивнул я. – Погоди минуту, а?
Мне нужна была минута покоя.
Надо было минуту подумать.
Я до сих пор не задумывался. А теперь, улучив минуту, задумался.
О Лизе.
Лиза…
– Что, Навин?
– …в полицейском протоколе, – закончил он.
Я пропустил мимо ушей все, кроме последних слов.
– Навин, прости, я задумался. Повтори еще раз, а?
Он сочувственно улыбнулся, разделяя мое горе:
– Ничего страшного. Слушай, встань, пожалуйста.
– Зачем?
– Ну встань, дружище!
– Да зачем?
– Вставай, кому говорят! – Навин поднялся, потянул меня за собой и предложил: – Давай обнимемся.
– Все в порядке.
– Тогда тем более давай обнимемся.
– Говорю же, у меня все в порядке.
– Не дури! Твоя подруга неделю как погибла. Давай обнимемся, дружище!
– Навин…
– Знаешь, индийцы в таких случаях обнимаются, а ирландцы в драку лезут. Кровь моих предков требует либо того, либо другого. Ничего не поделаешь. – Он раскинул руки.
Ничего не поделаешь.
Он по-братски обнял меня. Так мы обнимались с братом в Австралии. Внутри все сжалось.
– Не держи в себе, – сказал он.
В саду, залитом витражным сиянием, я орошал слезами плечо друга, плечо названого брата.
– Иди к черту, Навин!
– Не держи в себе…
Наконец напряжение отпустило, и я разжал объятия.
– Ну что, полегчало? – спросил Навин.
– Иди к черту. Да, полегчало.
Мы уселись на скамью, и он рассказал мне то немногое, что знал.
– А где Конкэннон торгует?
– Не знаю… – Он с улыбкой взглянул на меня. – Тебе он нужен?
– Мне нужно ему кое-что сказать.
– Кое-что сказать?
– Сначала сказать, потом выслушать, кто с ним к Лизе в ту ночь приходил.
– По-твоему, рогипнол ей дал не Конкэннон?
– Сторож говорит, что ирландец почти сразу уехал. А его спутник целый час там провел. Вот мне и интересно, кто это был.
– Ладно, я попробую выяснить.
– Сторож записал номер черного лимузина. – Я протянул Навину листок с номером. – Сможешь узнать, чья машина?
– Имя владельца узнать легко, но это нам вряд ли поможет – автомобили часто регистрируют на других.
– Дидье снял мне номер в гостинице «Амритсар», оставь там записку. А с часу до двух я завтра буду в «Каяни».
– Ты съехал с квартиры?
– Да. Не хочу туда возвращаться.
– А сейчас что будешь делать?
– В восемь встречаюсь с Карлой. Но сначала надо бы купить рубашку и заселиться в «Амритсар». А у тебя какие планы?
