– Как?
– Может, мы протянем всего неделю, а может, и три года. За три месяца агентство раскрутится, вот увидишь. В ближайшие пятьдесят лет охранные службы и детективные бюро станут в Индии большим бизнесом. Я знаю, о чем говорю, – я два года изучала этот вопрос с помощью лучших советников Ранджита.
– Ты это серьезно?
– Я всегда серьезна, когда речь идет о любви.
– О любви? – с глупой улыбкой уточнил я.
– Не увиливай, – резко заявила она. – Я о бизнесе говорю.
– Я весь внимание.
– Деньги не потекут от богачей к беднякам. Наоборот, из карманов бедняков деньги рекой польются в закрома богачей, там и останутся. Это несправедливо, но тем не менее вкладывать деньги в охранный бизнес – беспроигрышные инвестиции. Понимаешь?
– Как ни странно, да. А при чем здесь детективное бюро?
– Мы – агентство, а не бюро. Мы беремся только за расследования пропавших. Ищем утраченную любовь. Мы ни за кем не следим из-за угла, не прячемся в переулках. А поиски пропавших родственников впоследствии дадут прекрасную возможность расшириться, заняться охранными услугами. Так что развиваться мы будем очень быстро.
– Каким образом?
– Для развития компании необходимо знать всех крупных игроков в этом бизнесе, установить с ними дружеские связи. Если удастся кому-нибудь из них помочь, отыскать для них пропавшего родственника, то у них к нам претензий не возникнет. Вдобавок мы узнаем все их тайны.
– Похоже, ты все обдумала.
– Ты так и будешь повторять очевидное?
– Послушай, твоя логика мне понятна, и я вижу…
– Видишь? Ты понимаешь, что это дело чистое? Правое? В твоих занятиях я что-то не усматриваю чистоты.
– Мы говорим о чистоте и о правом деле?
– Знаешь, не важно, потерпим мы поражение или добьемся успеха и разбогатеем. Для меня сейчас главное – поступать по справедливости. Все остальное – вчерашний день.
– Поиски утраченной любви?
– А по-твоему, утрата обретенной любви – лучше? – колко заметила она, решив, что я не воспринимаю ее слова всерьез.
– Это ты обо мне? – с горечью спросил я, задетый незаслуженным упреком. – О нас?
– Ты же сам отказываешься к нам присоединиться, Шантарам.
– Карла, я весь твой, но с полицией я сотрудничать не могу, и тебе это известно.
– Тебя никто и не заставляет.
– Значит, мне не надо будет ни о ком сообщать в полицию? Не придется давать показания в суде?
– С полицией будет сотрудничать Дидье. Он жаждет побеседовать с копами с позиций силы и законности.
– Но ведь дело не только в этом. Меня разыскивают повсюду, не трогают только в Индии, и то исключительно потому, что я знаю, кому здесь взятки давать. Копы меня не донимают: от наркоты или проституции я держусь подальше, не мошенничаю, не избиваю тех, кто этого не заслуживает. А если и попадаю в полицию, то на обращение не жалуюсь и плачу копам регулярно и щедро.
– Чисто рай земной, – вздохнула Карла, вскинув бровь птицей на ветке.
– Ну, меня терпят. Однако если это изменится, то снова придется в бега податься. Так что в серьезный бизнес мне лучше не влезать, да и тебе тоже. Я думал, тебе это понятно.
– Я – теневой партнер, – напомнила она, сверкнув глазами. – Но всегда могу выйти из тени, если ты не желаешь в этом участвовать.
Мы помолчали. Кажется, она ждала, чтобы я сказал что-то не то. Может быть, я это и сказал.
– О Ранджите никаких новостей?
Она отвернулась.
Я поспешно сменил тему:
– Слушай, не хочешь переехать из «Таджа» ко мне?
– К тебе?
– Нет, правда, Карла. Третий номер на моем этаже свободен, с балкона открывается прекрасный вид. Да и безопасно там.
Она задумчиво покосилась на меня и спросила:
– Ты на совместные ночевки намекаешь?
Я никогда не умел играть в ее игры.
– Нет, о ночевках в другой раз поговорим. Я в твоем номере замки сменил.
– В моем номере?
– Ну, если ты согласишься туда переехать.
– И сколько замков ты сменил?
– На входной двери?
– Погоди, а сколько там дверей?
– Я на всех сменил – в ванной, в спальне, на балконе.
– Ах, вот как… – улыбнулась она. – И чем еще удивишь?
– В ванной – аптечка и набор юного хирурга: хирургическая нить и все такое. При необходимости можно любую рану зашить.
– Да ты романтик!
– Я еще кое-чем запасся.
– Чем же это?
– В округе прекрасные магазины, так что я попросил управляющего установить в номере холодильник и загрузил туда водку, содовую, лимоны и самый вонючий сыр на свете.
– Отлично.
– А к донышку ящика в письменном столе изолентой прилеплен нож, его можно вытащить так, что никто не заметит.
– Ну, если никто не заметит…
– Кстати, изголовье кровати сделано из окрашенных металлических трубок…
– У меня кровать из трубок?
– Ага. Я открутил с них набалдашники и спрятал с одной стороны пачку банкнот, а с другой – тонкий нож. На всякий случай.
– Глядишь, и пригодится.
– А еще я купил ситар.
– Ситар? Это еще зачем?
– Просто так. В вестибюле есть ларек, где торгуют музыкальными инструментами. В общем, я не удержался.
– Ну, знаешь…
– Еду и напитки в номера не подают, – торопливо перебил ее я, – но в вестибюле есть ларек с музыкальными инструментами, а управляющий – такой же сумасшедший, как и я. Так что, по-моему, тебе нужно к нам переехать. Согласна?
– Милый, на тебя я всю жизнь согласна.
– Правда?
– Правда.
– Что ж, соседка, поехали обустраиваться.
В «Тадж» мы с Карлой поехали на мотоцикле, вслед за лимузином, который вел Рэнделл, – всю дорогу я боролся с желанием его обогнать. Карла левой рукой держала меня за плечо, правой – за бедро, а щекой прильнула к моим лопаткам. Мне хотелось ехать и ехать, пока мотоцикл не откажет.
Мы поднялись по широким ступеням «Таджа», и я негромко сказал:
– Знаешь, мне хотелось ехать и ехать, пока мотоцикл не откажет. Уехали бы куда подальше…
– Шантарам, у меня здесь слишком много дел, – улыбнулась она. – Вдобавок наш козырь сейчас – утраченная любовь. Первое официальное расследование нашего агентства – Ранджит. Этого гада мы отыщем.
