Дива с напряженной, застывшей улыбкой болтала с девочками, но до дрожи, больше, чем за саму себя, волновалась за отца. Она, всю жизнь прожившая в родном городе, словно попала в чужую, незнакомую страну.
Я ушел в соседнюю хижину и устроился на ветхом синем коврике рядом с Дидье и Навином, которые увлеченно играли в покер.
– Сыграешь с нами, Лин? – предложил Дидье.
– Нет, спасибо, у меня сегодня мысли путаются, мне с такими игроками не справиться.
– Что ж, – снисходительно улыбнулся Дидье, – тогда я продолжу урок. Видишь ли, я учу Навина мошенничать по-честному.
– Честное мошенничество – это что-то новенькое.
– Мошенничать по-честному – это другое, – возмущенно поправил меня Дидье.
– А еще он учит меня шулеров на глаз определять, – добавил Навин. – Представляешь, оказывается, существует сто четыре способа мошенничать в карточной игре, по два для каждой игральной карты. Невероятно! Ему бы в университете преподавать.
– Карточное жульничество – обычные фокусы, – скромно заметил Дидье. – А фокусы – простое жульничество.
Я немного посидел, наблюдая за игрой и прихлебывая из фляжки Дидье. Для меня ночь тоже выдалась нелегкой, хотя, конечно, и не такой ужасающей, как для Дивы.
Медуза трущоб снова накрыла меня колышущимся куполом навязчивых воспоминаний и запахов нищеты. Я вернулся в колыбель человечества, в его утробу. Неподалеку надрывно закашлялся мужчина, вскрикнул во сне, потом раздался плач младенца, послышался тихий шепот на маратхи – где-то по соседству супруги волновались о невыплаченном долге. Над хижинами вился ароматный дым благовоний.
Сердце мое пыталось попасть в такт с биением двадцати пяти тысяч других сердец, дрожащих ритмичными размеренными волнами, будто огоньки множества светлячков, – но единения не происходило. Что-то в моей жизни – или в сердце – изменилось. Та часть моего существа, которая несколько лет назад с готовностью влилась в океан трущобного сознания, пропала без следа.
Сбежав из тюрьмы, я долго искал пристанище, скитался по деревням и городам в надежде, что в один прекрасный день обрету надежный приют, но вместо этого встретил Карлу – и нашел свою любовь. В то время я не догадывался, что, ища одно, мы неизменно обретаем и другое.
Я попрощался с Дидье и Навином, заглянул к Диве – она уже уснула среди своих новых подруг – и пошел прочь из трущоб, исполненный непонятной печали.
За мной увязалась бродячая собачонка, крутилась под ногами, забегала вперед и снова возвращалась ко мне, но, как только я уселся на мотоцикл, пристала к стае таких же беспризорных псов и издевательски завыла.
Я решил вернуться в гостиницу «Амритсар» и попробовать что-нибудь написать. На пустынной улице Козуэй мне встретился Аршан, отец Фарзада, условный глава трех семейств, занятых поисками сокровищ.
Сейчас Аршан не искал сокровища, а стоял у обочины, неотрывно глядя на здание полицейского участка Колабы. Я заложил крутой вираж, развернул байк и подъехал к Аршану:
– Привет! Как дела?
– Нормально, – рассеянно ответил он.
– Слушай, поздно уже. Да и район не самый спокойный. Тут на одном пятачке и банк, и полицейский участок, и дорогой универмаг.
Аршан улыбнулся, не отрывая взгляда от полицейского участка, и неопределенно произнес:
– Я тут кое-кого дожидаюсь.
– Да он уже не придет. Хочешь, я тебя домой отвезу? – предложил я.
– Нет, спасибо, все в порядке, Лин. Езжай куда ехал, – сказал он.
Пальцы его непроизвольно дрожали, на лице застыла гримаса боли.
– Нет, Аршан, я же вижу, тебе плохо, – настаивал я. – Лучше я тебя домой отвезу.
Он с усилием перевел взгляд на меня, тряхнул головой, поморгал и согласился. За всю дорогу он не произнес ни слова, лишь рассеянно попрощался со мной у самого порога дома.
Дверь открыл Фарзад и испуганно спросил отца:
– Что случилось? С тобой все в порядке?
– Не волнуйся, – выдохнул Аршан, опираясь на плечо сына.
– Лин, заходи, – с отчаянной храбростью пригласил меня Фарзад, хотя прекрасно понимал, что нарушает запрет Санджая на общение со мной.
– Спасибо, мне сейчас некогда. В другой раз пересечемся, – ответил я, не желая ему неприятностей.
В «Амритсаре» я поспешно разделся и встал под душ. Бедняжке Диве, привыкшей к роскошным пенным ваннам в отцовском особняке, в трущобах придется довольствоваться миской воды – да и мыться она будет не раздеваясь, как и другие девушки. Сердце щемило от жалости, но, одеваясь, я вспомнил, что рядом с ней всегда будет Навин. Интересно, как быстро ирландско-индийский сыщик осознает, что без памяти влюблен в Диву?
Я сделал себе бутерброд без хлеба – два ломтика пармезана, кусочек тунца, долька помидора и колечко лука, – выпил две бутылки пива и внимательно ознакомился с системой операций, составленной Дидье для действий на черном рынке. Многостраничные записи содержали подробные досье основных действующих лиц, предположительные суммы месячных прибылей, отмечалось жалованье работников и размеры выплаченных и полученных взяток. Закончив чтение, я отпихнул бумаги на край кровати и достал свой блокнот.
В рассказе, который я безуспешно пытался написать, речь шла о счастливых, добрых людях в счастливом, добром мире, совершающих счастливые, добрые дела. Мне хотелось написать рассказ о любви, своего рода счастливую сказку. Я перечитал первый абзац:
По отношению к истине влюбленных можно разделить на два типа – те, кто видит истину в любви, и те, кто открывает любовь в истине. Клеон Винтерс ни в чем и ни в ком не искал истины, потому что не верил в нее. И все же, когда он полюбил Шанассу, истина сама нашла его, и вся та ложь, в которой он себя уверял, превратилась в саранчу на полях сомнений. Едва Шанасса поцеловала его, он впал в кому и полгода провел без сознания, погруженный в чистейшее озеро истины…
Я упорно работал над текстом, но вымышленные персонажи неумолимо превращались в образы реальных людей, моих знакомых – в Карлу, в Конкэннона, в Диву. Лица расплывались перед глазами, веки смежились, каждая строчка давалась огромным усилием воли. Я плыл в океане лиц – воображаемых и настоящих. Блокнот выпал из рук на пол, страницы шелестели от дуновения потолочного вентилятора, строки рассказа о счастливых, добрых людях перемешивались с записями Дидье о преступных операциях. Мое повествование слилось с наблюдениями Дидье. Я уснул, а легкий ветерок продолжал описывать преступления словами любви, а любовь – в терминах преступлений.
Глава 49
Идрис утверждал, что Вселенная постоянно нас подбадривает, подпитывает энергией. Не знаю, со мной этого не происходило даже во сне. Идрис говорил о вещах духовных, но для меня единственным духовным объектом оставалась природа. Связи с полем тенденций я так и не установил и здесь, на краю света, не принадлежал никому, кроме Карлы.
