Я изучал всевозможные системы верований, учил молитвы на неведомых языках и молился с верующими при любой возможности, но все это связывало меня не с религиозной доктриной, а с самими людьми, с чистотой их веры. Часто у нас с ними оказывалось много общего – все, в сущности, кроме их бога.
Идрис говорил о божественном на языке науки, а о науке – на языке веры. Странно, но в этом я находил своеобразный смысл, в то время как от лекций Кадербхая о космологии у меня возникали только правильные, складные вопросы. Идрис, как любой хороший учитель, звал за собой в путь, и мне хотелось следовать за ним и постигать науку, однако открывающиеся передо мной духовные тропы всегда вели в лес, где все разговоры смолкали, позволяя птицам найти деревья, океаны, реки и пустыни. Каждый чудесный пробуждающийся день, каждая прожитая и записанная ночь несли в себе крохотную, незаполнимую пустоту извечных вопросов.
Я принял душ, выпил кофе, убрал номер и спустился к мотоциклу, припаркованному в переулке у гостиницы. За завтраком мне предстояло встретиться с Абдуллой. Я ждал и боялся этой встречи, опасаясь, что в его глазах не дрожит больше дружелюбный огонек. По дороге я размышлял о Диве Девнани, богатой наследнице, прячущейся в трущобах, и о ее отце, жизнь которого истекала струйкой в песочных часах. Я решил купить для Дивы керальской марихуаны и бутылку кокосового рома.
Свой байк я оставил рядом с мотоциклом Абдуллы, через дорогу от ресторана «Сораб», и медленно, с опаской, встретился взглядом с приятелем. Глаза Абдуллы оставались такими же честными, как и прежде. Он обнял меня, и мы оба втиснулись на узкую скамью за стол – так, чтобы видеть входную дверь.
– О тебе все только и говорят, – сказал Абдулла, поглощая масала-доса
[75]
и клецки с манговым соусом. – Да Силва утверждает, что ты до конца месяца не доживешь. Предлагает биться об заклад.
– И что, есть желающие?
– Нет, конечно. Я его бамбуковым прутом отхлестал, он и заткнулся.
– Отлично.
– Самое главное сейчас – слово Санджая. А Санджай тебе смерти не желает.
– Как кот не желает смерти мыши?
– Не как кот, а как тигр, – ответил Абдулла. – Санджай считает котами «скорпионов», мол, они тебя ненавидят больше, чем да Силва.
– Значит, Санджаю выгодно, что я отвлекаю огонь на себя?
– Да. Он уверен, что без него ты все равно долго не протянешь, но от тебя ему сейчас есть польза.
– Как это?
– Пока ты жив, ты – заноза для врагов Санджая.
– Вот спасибо.
– Не за что. По-моему, ты даже после смерти будешь занозой, такой уж ты уникальный.
– Еще раз спасибо на добром слове.
– Не за что.
– А как он относится к тому, что я свое дело хочу начать?
– Он считает, что ты так долго не проживешь.
– Да, это я уже понял. Но если я каким-то чудом уцелею, скажем до послезавтра, как он к этому отнесется?
– Он мне пообещал, что разрешит тебе начать свое дело, но будет брать с тебя больший процент.
– Ха, а говорят, крестные отцы мафии – люди бессердечные. Значит, фальшивые документы мне можно будет изготавливать?
– Он считает…
– …что я так долго не проживу, это я уже слышал. А вдруг проживу?
– Санджай запретил впускать тебя в паспортную мастерскую. Фарзад сам к Санджаю пришел, просил разрешения у тебя учиться, а Санджай ему сказал…
– …что я так долго не проживу, это я понял. И все же разрешил или нет?
– Нет, не разрешил. Велел Фарзаду с тобой не связываться.
– А если я обзаведусь оборудованием и начну подправлять настоящие паспорта?
– Он считает, что…
– Абдулла, мне плевать, что он там считает, – вздохнул я. – Доживу я до весны или нет – мое личное дело. Ты при случае напомни Санджаю, что ему самому однажды может паспорт понадобиться. Если он не возражает, мне бы хотелось этим заняться. У меня неплохо получается, ты же знаешь. Вдобавок это в духе анархистов. Может, он все-таки согласится?
– Джарур, брат.
Хорошо, что Абдулла назвал меня братом, но я так и не понял, смирился ли он с моим уходом от Санджая или встал на мою сторону, разочаровавшись в боссе.
– Ты теперь займешься делами Дидье? – спросил Абдулла.
– Да, но не всеми. С наркотой я связываться не желаю, пусть люди Санджая этим занимаются. Может, Амир захочет на себя это взять. Кстати, Дидье избавляется от своих эскортов в южном Бомбее – долги я им списал, поэтому девушки теперь сами по себе, делают что хотят. Впрочем, Санджаю несложно будет с ними договориться.
– К вечеру все уладим, – глухо пробасил Абдулла. – А тебе что достанется?
– Все операции с валютой. Мне хватит денег примерно месяц поддерживать пятнадцать нелегальных торговых точек на участке от фонтана Флоры до Колабского рынка. Если дело пойдет, то все окупится. Вдобавок я решил заняться наручными часами и техникой. Уличные торговцы и перекупщики обещали мне право первого отказа. Должно получиться.
– Наручными часами? – мрачно переспросил он.
– Коллекционеры за них хорошие деньги дают.
– Наручными часами? – сердито повторил он. – Ты же воин, у Кадербхая служил!
– Абдулла, я не воин, а бандит. И ты тоже.
– Ты ему как сын был! А теперь мне здесь про часы рассказываешь…
– В таком случае давай поедем к Нариман-Пойнт, я тебе там буду про часы рассказывать, – отшутился я.
Он поднялся из-за стола, вышел из ресторана и решительно направился к мотоциклу: ни один бандит не платил за еду в ресторанах южного Бомбея, и Абдулла исключения не составлял. Я расплатился, оставил чаевые официанту и присоединился к Абдулле.
– Давай проедемся, – сказал он.
Мы отправились к Бомбейскому университету и оставили байки у колоннады. Оттуда тенистая аллея вела к Азад-майдану, открытому спортивному комплексу на площади, отгороженному кованым забором. Широкие зеленые газоны пересекала сеть тропинок, а университетские корпуса отливали золотом в океане солнечного света.
Мы с Абдуллой пошли по тропке, протоптанной среди пыльных сорняков у самой ограды. Мне вспомнились похожие прогулки вдоль тюремного забора – так я ходил и беседовал с другими заключенными.
– А как вообще дела? – спросил я. – Кое-какие слухи до меня долетали. Расскажи, как пожар у «скорпионов» случился.
Абдулла поморщился – он ждал моих вопросов о разборках в Колабе и о пожаре в доме Вишну, где погибла сиделка. Я знал, почему она там находилась, и понимал, что ни Абдулла, ни люди Санджая не подозревали о ее присутствии, – ведь я и сам обнаружил это только после того, как позвонил в дверь.
