Я нахмурился. Все люди вокруг, и друзья и враги, менялись слишком быстро, и у меня было ощущение как у человека, который во время атаки последним осознает, что происходит.
– Чару и Пари свободные и многогранные девушки, – сказала она.
– При чем тут…
– Тебя они тоже считают интересным человеком. Я не стала их разубеждать.
– Что-что?
– Я только говорю, что они считают тебя интересным человеком.
– Все люди интересны.
– Ты ведь любишь Карлу по-настоящему, да? – спросила она, опять улыбнувшись. И ничего тигриного.
– Зачем мы едем в трущобы, Дива?
– Там будет женский праздник. Я приглашена в качестве почетного гостя. Надеюсь, ты не откажешься быть моим сопровождающим. Наверняка тебе не делали лучшего предложения за последние двадцать минут.
Наступила моя очередь улыбнуться. Может быть, она действительно изменилась. Иногда это случается с людьми.
– Ты говоришь, что будешь почетной гостьей?
– Поехали, Сиско
[87]
, – улыбнулась она, оседлав мотоцикл позади меня.
Мы оставили мотоцикл на улице и направились вглубь трущоб по улочкам, украшенным цветами. Между хижинами висели длинные пышные гирлянды. Эли, племянник Джонни Сигара, вел нас, освещая дорогу фонарем на погруженных в темноту участках. Около каждого живописного букета он останавливался и поднимал фонарь повыше, чтобы могли полюбоваться цветами.
На нем была лучшая, праздничная одежда. Да и все, кто нам встречался, были одеты так же.
Эли привел нас на большую площадку, где жители трущоб собирались в дни свадеб и праздников. Около небольшой сцены широким полукругом были расставлены пластмассовые стулья. Площадка постепенно заполнялась народом.
Женщины в разноцветных одеждах превращали это пространство в сад, сверкавший при свете факелов яркими красками. Они вплели в волосы красный жасмин; их разговоры и смех были щебетанием птиц на закате.
Прибыли Чару и Пари с Олегом. Затем в толпе появилась Кавита, а за ней шли Навин и Карла.
Карла.
Она увидела меня и улыбнулась. С тобой что-то случается внутри, когда женщина, которую ты любишь, улыбается тебе. Тебя пронзает целый дождь стрел, придающих тебе храбрость.
Стали требовать, чтобы Дива произнесла речь. Она вышла на открытое место, где все могли видеть ее невысокую фигуру, и обратилась к собравшимся с кратким словом.
– Я хочу сказать вам большое, огромное спасибо, – сказала она на хинди. – Вы спасли мне жизнь, и я знаю: нет ничего, что мы не могли бы сделать вместе. Вы стали для меня близкими людьми. Я поддержу программу переселения жителей трущоб в хорошие, удобные дома по всему городу. Я рассматриваю это как свою обязанность и использую для этого все средства, какие имею.
Женщины и мужчины одобрительно зашумели, дети запрыгали как сумасшедшие, словно земля была слишком горячей, чтобы стоять на ней. Оркестр загремел так, что люди перестали слышать друг друга.
На земле раскатали большой рулон синего пластика, вместо тарелок разложили банановые листья. Хотя я недавно ел, отказаться было невозможно; помимо всего прочего, это была плохая примета.
Мы расселись на земле рядом друг с другом. Чару и Пари, в их модных коротеньких юбочках, были вынуждены сесть боком в позах наездниц, но это их не заботило. Они смотрели на все вокруг, широко раскрыв глаза, словно перед ними были львы в африканской саванне.
Они впервые оказались на неблагополучной стороне жизни. Все здесь их отталкивало и пугало, они боялись притронуться к пище из-за микробов. И вместе с тем все пробуждало в них живой интерес, а уж если ты чем-то заинтересуешь индийца, он твой.
Вышло так, что справа от меня села Кавита, а слева Карла.
Подали овощной бириани
[88]
, кокосовое пюре, бенгальские пряности, изысканные кашмирские закуски, овощи, жаренные с тандури, огуречный и томатный йогурт и желтый дал, а также цветную капусту, окру и морковь, поджаренные на китайской сковороде. Еду нам передавала целая цепочка улыбающихся людей.
– Странное время для празднества, – заметил я Карле.
– Если бы ты что-нибудь понимал в этом, – сказала Кавита, наклонившись и пытаясь заглянуть мне в глаза или, может быть, в душу, – то сообразил бы, что у них сейчас как раз пересменок, единственное время, когда люди, работающие в дневную и ночную смену, могут встретиться.
Это было глупое замечание. Я, в отличие от Кавиты, жил в этих трущобах и знал здешние порядки лучше ее.
– Никак не можешь успокоиться, да, Кавита?
– А почему я должна успокаиваться, ковбой?
– Передайте мне лучше чатни
[89]
, – вмешалась Карла, чтобы разрядить обстановку.
Я передал Карле чатни, на миг встретившись с ней взглядом.
– Ты убежал, когда Лиза умирала, и продолжаешь бежать до сих пор, – заявила Кавита.
– Хочешь облегчить душу?
– Это что, угроза? – ответила она вопросом на вопрос, гневно сощурившись.
– Правда не может быть угрозой. Мне и без тебя по горло хватает этих игр с виной и искуплением.
– Ты убил ее, – бросила она.
Этого я уж никак не ожидал.
– Кавита, успокойся, – сказала Карла.
– Меня здесь не было, меня даже в стране не было. Это произошло в твою смену, Кавита.
Она передернулась от боли. Я не хотел причинять ей боль, я только хотел, чтобы она перестала мучить меня. Из глаз ее хлынули слезы, словно снежная лавина прорвалась через какую-то преграду.
– Я любила ее, – проговорила Кавита, – а ты лишь пользовался ею в ожидании Карлы.
– Будьте благоразумны, перестаньте пререкаться и сосредоточьтесь на том, что происходит вокруг, – вмешалась Карла. – Мы же в гостях и пришли сюда не для того, чтобы выяснять отношения, а ради Дивы. Ей тоже досталось по полной.
Я сделал вид, что поглощен едой, Кавита сделала вид, что успокоилась. И у нас обоих это получилось неубедительно.
– Это ты должен был умереть на этой постели в одиночестве, – злобно бросила Кавита, не в силах сдержаться.
– Прекрати, Кавита, – сказала Карла.
– Что, молчишь, Лин?
