Винсон заерзал, не в силах промолчать.
– Сила и власть – это плохо, энергия – хорошо, – прошептал он Карле. – Абсолютная власть развращает.
– Молодец, Стюарт, – прошептала очень довольная Карла в ответ.
– Может быть, перекурим еще раз? – предложил Идрис мудрецам.
– Молодец, Идрис, – прошептал очень довольный Дидье.
Пока мудрецы вместе с моим другом-французом удовлетворяли потребность в курении, все остальные расслабились.
– Я продолжу? – спросил Идрис, когда кайф мудрецов достиг уровня, достаточного для обсуждения метафизических вопросов.
– Разумеется, – ответили мудрецы.
– Тот факт, что мы есть то, что мы есть, – сказал Идрис, – что мы задаемся всеми этими вопросами, хотя могут потребоваться столетия, чтобы добраться до истины, – этот факт и есть судьба. Судьба, как и жизнь, это зарождающееся явление.
Винсон наклонился к Карле, чтобы задать вопрос, и она торопливо, чтобы не отвлекаться от дебатов, проговорила:
– Энергия плюс направление равняется судьбе.
– Но что такое судьба? – спросил Скептик, чья вспотевшая бритая голова блестела на солнце. – Не можешь ли ты объяснить это еще раз?
– Судьба человека – это факт, а не предположение, – сказал Идрис. – Это способность сконцентрировать духовную энергию в виде воли для изменения будущего течения нашей жизни. Мы все в той или иной степени делаем это как в личной жизни, так и в общей жизни нашего вида. Направление нашей жизни уже задано, и наша задача – реализоваться наиболее позитивным образом.
– Как именно мы можем реализоваться? – спросил Себе-на-уме.
– Постаравшись как можно лучше выразить все позитивные свойства. Это реализация человеческой души, проявляющаяся в доброте и храбрости.
– Но зачем? – спросил Честолюбец. – Зачем человеку стремиться к чему-то позитивному, творить добро? Почему не трудиться просто ради собственного благополучия? Ты же придаешь большое значение науке. Разве с научной точки зрения это не будет способствовать эволюции?
– Нет, не будет, – улыбнулся Идрис, которому уже сотни раз приходилось отвечать на этот вопрос. – Некоторые видят вокруг только жестокий мир, торжество безжалостной конкуренции. Но в мире происходит также чудесное сотрудничество – как в колониях муравьев или деревьев, так и между людьми. Приспособляемость – это доведенное до совершенства сотрудничество. Сотрудничество – это и есть эволюция.
– Но ведь выживают только наиболее приспособленные, – упорствовал Честолюбец. – И они же правят. Ты хочешь нарушить естественный порядок вещей?
– Естественный порядок вещей – это сотрудничество, – возразил Идрис. – Простые молекулы образуют более сложные органические, сотрудничая друг с другом, а не конкурируя. Мы, мудрецы, представляем собой благодаря Провидению очень большие скопления очень удачно сотрудничающих друг с другом органических молекул. Когда они перестают сотрудничать, это для нас беда.
– Поскольку ты все время сводишь разговор к основополагающим принципам, – заметил Себе-на-уме, – позволь спросить тебя, не предполагаешь ли ты существование морали, отличной от той, какую проповедуют священные тексты?
Это был коварный вопрос. Я знал, что Карла очень хотела бы ответить на него, так как мы с ней не раз обсуждали его.
– Священные тексты говорят нам о том, какими мы можем стать, – сказал Идрис. – И пока мы не достигли той ступени, на которой реализуются прекрасные откровения священных текстов, для нас, переживающих трагически затянувшуюся культурную эволюцию, наилучшей путеводной звездой, указывающей нам истину всех этих откровений, служит простая человечность.
– Значит, ты отвергаешь священные тексты? – спросил Себе-на-уме.
– Я такого не говорил. Я просто предлагаю относиться к священным текстам так же, как и к святым местам. Мы должны быть чисты, когда посещаем святое место, и точно так же мы должны быть чисты, когда беремся за священные тексты. И чтобы предстать перед Божественным с чистой душой, надо прежде всего быть чистым в своих отношениях с другими людьми и с миром, в котором ты существуешь.
Мудрецы опять стали совещаться, и Идрис, воспользовавшись паузой, заказал новый кальян и стал с удовлетворенным видом раскуривать его для мудрецов.
– Если доброе сердце, то и вера истинна? – предположил Винсон.
– Ты попал в точку, – ответила Карла.
Рэнделл продолжал конспектировать сказанное. Анкит время от времени помогал ему, подсказывая то, что запомнил.
– Как вам все это нравится, парни? – спросил я их.
– Словно прыгаешь с парашютом вверх, а не вниз, – ответил Рэнделл.
– Нам в партии этот ваш учитель пригодился бы, – сказал Анкит мечтательно.
– Составляется какая-то партия? По какому поводу? – оживился Дидье.
– Я имею в виду коммунистическую партию, – сухо прошептал Анкит в ответ. – Но вечером, мистер Дидье, мы организуем какую-нибудь партию у костра, если захотите.
– Отлично! – обрадовался Дидье. – О боже, святые люди опять взялись за свое.
– Должен признаться, о великий мудрец, – скромно произнес Себе-на-уме, – что я заблудился в чаще идей, порожденных твоим богатым воображением.
– Я тоже отстал по пути, учитель Идрис, – присоединился к нему Скептик, – потому что ты говоришь о духовном на языке, который отличается от обычного духовного языка.
– Все является духовным языком, достойный мыслитель, – ответил Идрис. – Просто связь между людьми может устанавливаться в разных диапазонах частот. Наш диспут происходит в одном из возможных диапазонов.
– Но разве могут существовать разные духовные языки?
– Если существует Бог и существует духовный язык для связи с Богом, то он, естественно, всегда один и тот же, только выражается по-разному.
– Даже негативно? – встрепенулся Ворчун.
– Может быть, лучше придерживаться более возвышенного духовного языка, как мы делали до сих пор, а не переходить на более низкий уровень? – вздохнул Идрис.
– Значит, ты не можешь привести примеров более низких духовных языков? – спросил Честолюбец.
– Многое в мире служит примером, – хмуро ответил Идрис.
– Тогда ты должен без труда назвать духовные языки, отличающиеся от нашего, – сказал Честолюбец.
Идрис вздохнул с терпеливым снисхождением к запальчивости более молодого коллеги.
– Ну хорошо, – согласился он. – Давайте обратимся ненадолго к низменным вещам.
Глотнув лаймового сока, он начал печальным тоном:
– Эксплуатация – язык погони за прибылью.
Ученики, для которых эта онтологическая поэзия с ритмичным перечислением была не внове, кивали в такт каждой фразе.
