– Ты можешь писать.
– Я и так пишу. Каждый день.
– Я знаю, но мы могли бы на этом сосредоточиться, понимаешь?
– Мы? – Я не удержался от смеха.
Я не хотел ее уязвить – просто она чуть ли не впервые за два года совместной жизни упомянула мои литературные занятия.
– Забудь, – сказала она.
И вновь погрузилась в молчание, опустив глаза. Цепкие пальцы ее ног разжались. Я убрал локон с ее лица и погладил пышные, как морская пена, волосы. Она подняла голову и посмотрела мне в глаза.
– Я еще должен кое-что для них сделать, – сказал я.
– Нет, не должен, – запротестовала она, но уже не так энергично. – Ты им ничего не должен.
– В том-то и дело, что должен. Всякий, кто имеет с ними дело, что-то им должен. На этом все и держится. И поэтому я не хочу, чтобы ты встречалась с кем-либо из них.
– Ты же свободен, Лин. Ты перелез через стену тюрьмы, но все еще не понял, что ты свободен.
Ее глаза были как озера, в которых отражается небо. Зазвонил телефон.
– Я достаточно свободен для того, чтобы не брать трубку, – сказал я. – А ты?
– Ты никогда не берешь трубку, – парировала она. – Так что не считается.
Она выбралась из постели и, не отрывая взгляда от меня, стала слушать голос на другом конце линии. Я увидел, как плечи ее тоскливо опустились, и в следующую секунду она протянула трубку мне.
Это был один из ближайших подручных Санджая, и он передал мне послание.
– Я этим займусь, – сказал я. – Да. Что? Сказал же, я этим займусь. Через двадцать минут.
Я повесил трубку, вернулся к постели и присел рядом с Лизой.
– Одного из моих людей арестовали. Он сейчас в колабской каталажке. Надо его выкупить.
– Он не из твоих людей, – сказала Лиза, отталкивая меня. – И ты не их человек.
– Извини, Лиза.
– Не важно, что ты делал и кем ты был. И даже кем ты являешься сейчас. Важно только то, кем ты стремишься стать.
Я улыбнулся:
– Не все так просто. От своего прошлого никуда не денешься.
– Неправда. Нас формирует не прошлое, а то, какими мы хотим видеть себя в будущем. Неужели ты все еще этого не понял?
– Увы, я не свободен, Лиза.
Она поцеловала меня, но в ее глазах ясное летнее небо уже затягивала пасмурная дымка.
– Я подготовлю для тебя душ, – сказала она, вскакивая с кровати и устремляясь к ванной комнате.
– Послушай, это ж невеликая проблема – вытянуть парня из участка, – сказал я, направляясь за ней.
– Знаю, – буркнула она.
– Наша дневная встреча не отменяется? Все, как договаривались?
– Конечно.
Я шагнул под холодный душ.
– И ты не хочешь сказать, по какому поводу встреча? – крикнул я. – Это по-прежнему большой секрет?
– Не секрет, а сюрприз, – сказала она, появляясь в дверях ванной.
– Тогда другое дело, – рассмеялся я. – Где и когда мне ждать этого сюрприза?
– Будь в половине шестого рядом с «Махешем», на Нариман-Пойнт. А поскольку ты вечно опаздываешь, ориентируйся на полпятого, чтобы успеть вовремя.
– Ладно.
– Так ты приедешь? Точно?
– Не волнуйся. У меня все под контролем.
– Нет, – сказала она, и улыбка стекла с ее лица, как дождевые капли с листьев. – Это не так. Ничего у тебя не под контролем.
Разумеется, она была права. Сам я это не осознавал в те минуты, когда под высокой аркой ворот вступил на территорию полицейского участка, но ее печально угасающая улыбка все еще стояла у меня перед глазами.
Я поднялся по дощатым ступенькам на веранду, с трех сторон – по бокам и сзади – окаймлявшую административный корпус. Знакомый коп перед офисом сержанта пропустил меня без вопросов, кивая и улыбаясь. Он был рад меня видеть: я всегда давал щедрые взятки.
Войдя внутрь, я шутливо откозырял сержанту Дилипу-Молнии, старшему дневной смены. Его испитое лицо раздулось от едва сдерживаемой злости – как позднее выяснилось, он дежурил (и злобствовал) уже вторую смену подряд. Так что я выбрал не самый удачный момент для визита.
Дилип-Молния был садистом. Я это знал по собственному опыту. Несколько лет назад, когда я сидел в здешней тюрьме, он часто избивал меня, удовлетворяя свой садистский голод за счет моей беспомощности. У него и сейчас явно разыгрался аппетит при виде синяков на моем лице, он даже облизнул губы в предвкушении.
Но с той поры многое изменилось если не в его, то в моем мире. Я теперь работал на Компанию Санджая, которая вливала массу налички в полицейский участок Колабы. Это были слишком большие деньги, чтобы ими рисковать, потакая своим изуверским наклонностям.
Изобразив некое подобие улыбки, он слегка вздернул голову, что означало вопрос: «Чего тебе?»
– Босс на месте? – спросил я.
Улыбка превратилась в оскал. Дилип знал, что, если я буду иметь дело непосредственно с инспектором, к его собственной потной ладони прилипнут лишь жалкие крохи от моего подношения.
– Инспектор очень занятой человек. Может, я сумею чем-то помочь?
– Что ж…
Я оглянулся на других копов в офисе, которые очень неубедительно делали вид, будто не прислушиваются к нашему разговору. Надо все же отдать им должное: такого рода притворство нехарактерно для Индии и у здешних людей мало возможностей попрактиковаться.
– Сантош! Принеси чай! – скомандовал Дилип на маратхи. – Завари свежий, йаар! А вы двое – марш проверять дальний барак!
Дальним бараком именовалось одноэтажное строение на задах полицейского участка. В нем содержали самых опасных заключенных, а также тех, кто оказывал отчаянное сопротивление при пытках. Молодые копы переглянулись, и один из них решился напомнить:
– Но, сэр, сейчас в том бараке никого нет, сэр.
– А разве я спросил вас, есть кто-то в бараке или нет? Я приказал пойти и хорошенько его проверить! Марш отсюда!
– Да, сэр! – гаркнули констебли и, схватив свои кепи, выскочили из офиса.
– Вам бы, ребята, придумать какой-нибудь условный знак, – предложил я, когда дверь за ними закрылась. – Это ж муторное дело: чуть не каждый час драть глотку, отсылая их куда подальше.
– Тоже мне остряк, – буркнул Дилип. – Давай ближе к делу или катись туда, откуда пришел. А то у меня башка раскалывается, и я не прочь расколоть чужую башку – вдруг полегчает?
Все честные копы похожи друг на друга; каждый продажный коп продажен на свой лад. Да, каждый из них берет взятки, но одни делают это как бы нехотя и смущенно, а другие хапают с откровенной жадностью; одни при этом злятся, другие сияют улыбкой; одни непринужденно шутят, другие обливаются потом так, будто только что взбежали на крутую гору; одни яростно торгуются, другие выглядят твоими добрыми друзьями.
