Утверждение прозвучало серьезно, и при этом глаза ее вспыхнули хищным тигриным огнем.
– Я тебя люблю, – сказал я.
Она отвернулась и вновь заговорила после паузы, глядя в огонь:
– Ты так и не ответил на мой вопрос: что ты здесь делаешь?
Мы разговаривали шепотом, чтобы не разбудить остальных. Небо было темным, но на облачном горизонте уже появилась полоска цвета опавших листьев, предвещая рассвет.
– Погоди-ка, – сказал я, только теперь понимая, к чему она клонит. – Так ты думаешь, что я приехал сюда из-за тебя? Думаешь, я подстроил нашу встречу?
– А ты не подстраивал?
– А ты бы этого хотела?
Она повернулась в полупрофиль, глядя на меня левым глазом – теплым с грустинкой, – словно изучала карту. Красно-желтые отблески костра играли тенями, одухотворяя ее черты надеждой и верой, – огонь проделывает это с каждым человеческим лицом, ибо все мы дети огня.
Я отвел взгляд.
– Я понятия не имел, что ты здесь, – сказал я. – Меня сюда Абдулла притащил.
Она тихо засмеялась. Что было в этом смехе: разочарование или облегчение? Я не смог понять.
– А как насчет тебя? – спросил я, подбрасывая в огонь еще несколько веточек. – Ты не могла настолько увлечься религией. Скажи мне, что это не так.
– Я привезла Идрису гашиш, – сказала она. – Он любит кашмирский.
Теперь уже смеялся я.
– И как долго продолжаются эти поставки?
– Около года.
Карла задумчиво смотрела на дальний лес, над которым занималась заря.
– Какой он, этот Идрис?
Она вновь повернулась ко мне:
– Он… настоящий. Скоро ты сам в этом убедишься.
– А как с ним познакомилась ты?
– В первый раз я сюда прибыла не для знакомства с ним. Я приезжала повидаться с Халедом и от него узнала, что здесь живет Идрис.
– Халед? Какой Халед?
– Твой Халед, – сказала она тихо. – Наш Халед.
– Так он жив?!
– Как ты и я.
– Невероятно! И он сейчас здесь?!
– Я многое отдала бы за то, чтобы Халед сейчас был здесь. Нет, он живет в ашраме
[58]
тут неподалеку, в долине.
Суровый и бескомпромиссный палестинец был членом совета мафии при Кадербхае. Он вместе с нами участвовал в афганской экспедиции, во время которой был вынужден убить своего близкого друга, подвергавшего опасности всех нас, после чего ушел один и без оружия в снежную мглу.
Я был с ним очень дружен, однако ничего не знал о возвращении Халеда в Бомбей, как не знал и о наличии ашрама практически в черте города.
– В этих краях есть ашрам?
– Да, – вздохнула она и как будто поскучнела.
– И какого типа ашрам?
– Очень даже прибыльного типа, – сказала она. – Кухня там великолепная, надо отдать им должное. Медитация, йога, массаж, ароматерапия, духовные песнопения по нескольку раз в день. Словом, живут припеваючи, не ведая уныния.
– И это здесь рядом, у подножия горы?
– В самом начале долины у западного склона. – Она сморщилась, пытаясь подавить зевок. – Абдулла часто его навещает. Разве он тебе не говорил?
Во мне шевельнулось неприятное чувство. Безусловно, я был рад узнать, что Халед жив и здоров, но доверие друга, которым я так дорожил, вдруг оказалось под вопросом – и сердце мое сжалось.
– Это не похоже на правду.
– Правда бывает двух видов, – усмехнулась Карла. – Та, которая похожа на себя, и та, которая есть на самом деле.
– Не начинай снова!
– Извини, – сказала она. – Запрещенный прием. Не смогла удержаться.
Внезапно я разозлился. Возможно, это было вызвано обидой – ощущением, что меня предали. А может, это был давно назревавший крик души, который наконец-то пробил защитную пелену, создаваемую ее «добрым» глазом.
– Ты любишь Ранджита? – выпалил я.
Она повернула голову и посмотрела на меня в упор обоими глазами, теплым и холодным.
– Было время, когда я им восхищалась, – сказала она. – Или думала, что восхищаюсь. В любом случае это не твоего ума дело.
– Ну а мною ты не восхищаешься, так?
– Почему ты об этом спрашиваешь?
– А ты боишься сказать мне, что думаешь?
– Конечно нет, – спокойно произнесла она. – Просто ты и сам давно должен знать, что я о тебе думаю.
– Не понимаю эти намеки. Ты можешь прямо ответить на мой вопрос?
– Сначала ты ответь на мой. Почему ты спросил о Ранджите? Из ревности к нему или разочарования в себе?
– У разочарования есть такое свойство: оно тебя никогда не подводит. Но сейчас не тот случай. Я хочу знать, что ты думаешь, потому что это для меня важно.
– Хорошо, раз уж ты спросил. Нет, я тобой не восхищаюсь. Уж точно не сейчас.
Мы немного помолчали.
– Ты понимаешь, о чем я, – сказала она наконец.
– Честно говоря, нет.
Я нахмурился, а она коротко хохотнула – как смеются вдруг промелькнувшей в голове шутке.
– Да ты взгляни на себя в зеркало, – сказала она. – Что с тобой приключилось? В очередной раз больно уронил свою гордость?
– По счастью, не с очень большой высоты.
Она вновь хохотнула, но тут же посерьезнела:
– Ты хотя бы можешь дать этому объяснение? Почему ты так часто дерешься? Почему насилие всегда идет за тобой по пятам?
Увы, у меня не было объяснения. Чем я мог объяснить свое похищение бандой «скорпионов» с последующими пытками в пакгаузе? Я и сам не понимал, почему все это случается именно со мной; я не понимал даже Конкэннона. Особенно Конкэннона. В те дни я еще не осознавал, что стою в углу истерзанного и залитого кровью ринга, который вот-вот распространится на бо́льшую часть моего мира.
– С какой стати я должен давать объяснение?
– Но ты можешь его дать? – повторила она вопрос.
– А ты можешь объяснить то, что сотворила с нами тогда, два года назад?
Она раздраженно повела плечами.
– Не увиливай, Карла.
– Думаю, будет лучше не отвечать напрямик, а пройтись вокруг да около и рассказать тебе историю.
– Ну так расскажи.
– А ты точно готов ее выслушать?
