– Да.
– Что ж, тогда начинаю…
– Нет, погоди!
– Что еще?
– У меня уже клинит крышу, надо срочно заправиться кофе.
– Это такой прикол?
– Отнюдь: без утреннего кофе я впадаю в ступор. Вот почему ты меня одолела в игре.
– Ага, так ты признаешь мою победу?
– Да-да, признаю. А теперь я могу выпить кофе?
Натянув рукав на пальцы, я снял с огня раскаленный кофейник, наполнил большую кружку с обколотыми краями и предложил ее Карле, но та лишь брезгливо поморщилась.
– Эта гримаса, видимо, означает отказ, – предположил я.
– Долго мне ждать магической реставрации крыши? Пей скорее свою бурду, йаар.
Я сделал первый глоток. Кофе был слишком крепким, слишком сладким и слишком горьким одновременно – самое то, что нужно.
– О’кей, уже лучше, – прохрипел я, взбодренный обжигающим напитком. – Гораздо лучше.
– Тогда…
– Нет, секундочку!
Я выудил из кармана самокрутку.
– Вот так, – сказал я, раскуривая косяк. – Еще пару затяжек.
– А ты уверен, что обойдешься без маникюра и массажа? – язвительно поинтересовалась она.
– Я уже в норме. Теперь можешь клеймить меня своими сентенциями.
– О’кей, раз так. Следы побоев на твоей физиономии и шрамы по всему телу – это все граффити, талантливо наскребаемые на твой хребет.
– Неплохо.
– Я еще не закончила. Твое сердце – это арендатор, давно просрочивший плату за аренду твоей жизни.
– Что-нибудь еще?
– Арендодатель придет получать должок, – сказала она, чуть смягчая тон. – И это случится скоро.
Я достаточно хорошо ее знал, чтобы понять: данные изречения не были экспромтом. Я видел ее дневники с записями всяких остроумных фраз, приходивших ей в голову. И сейчас она лишь цитировала саму себя. Но в любом случае, будь то цитата или экспромт, она была права.
– Послушай, Карла…
– Ты играешь с Судьбой в русскую рулетку, – сказала она. – Сам же знаешь.
– А ты всегда ставишь на Судьбу? Об этом речь?
– Судьба загоняет патрон в барабан. Она ведает всем оружием в этом мире.
– И что дальше?
– Ты только губишь то, что хотел бы спасти, – сказала она тихо.
Это было справедливо в достаточной мере, чтобы меня задеть, даже несмотря на ее сочувственный тон.
– Знаешь, если ты и дальше будешь заигрывать со мной таким манером… – начал я и замолк.
– А ты стал забавнее, – сказала она с легким смешком.
– Я остался таким, каким был.
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.
– Слушай, Карла, я не знаю, как и что у вас происходит с Ранджитом, и мне трудно поверить, что прошло целых два года с тех пор, как я в последний раз видел тебя и слышал твой голос. Но я твердо знаю одно: когда я с тобой, это дьявольски правильно и так должно быть. Я люблю тебя, и я всегда буду тебя ждать.
Эмоции мелькали на ее лице, как листья, уносимые бурей. Их было слишком много, и они были слишком разными, чтобы я смог их уловить и прочесть. Я так давно ее не видел. Я отвык от общения с ней. Сейчас она казалась одновременно счастливой и разгневанной, довольной и огорченной. И она не произнесла ни слова. Карла, утратившая дар речи, – такого еще не бывало на моей памяти. Видя, как она мучится, я сменил тему:
– Ты точно не хочешь попробовать кофе?
Ее бровь изогнулась, как гремучая змея перед броском, и я был бы наверняка ужален, если бы в этот самый момент до нас не донеслись голоса из пещер, напомнив о других обитателях лагеря, которые пробудились с рассветом.
Мы позавтракали в компании оживленных учеников и уже пили по второй кружке чая, когда над краем плато – в том месте, где на него всползала крутая тропа, – появился молодой человек. Подойдя к нам, он с благодарностью присоединился к чаепитию и после первого глотка объявил, что учитель прибудет сюда ближе к вечеру.
– Удачно, – пробормотала Карла, направляясь к открытой кухне, чтобы сполоснуть посуду и поместить ее на полочку для сушки.
– В чем удача? – поинтересовался я, вслед за ней подходя к мойке.
– Я успею спуститься с горы, проведать Халеда и вернуться сюда еще до прихода Идриса.
– Я с тобой, – сразу вызвался я.
– Минутку. Придержи коней. А ты зачем пойдешь?
Это был не праздный вопрос. Карла ничего не говорила попусту.
– Как это «зачем»? Да затем, что Халед мой друг. И я не видел его с тех пор, как он исчез в афганских горах почти три года назад.
– Хороший друг сейчас оставил бы его в покое, – сказала она.
– Это почему?
Она посмотрела на меня знакомым горящим взглядом, как голодный тигр на добычу. Я любил этот ее взгляд.
– Потому что сейчас он счастлив, – сказала она.
– И что с того?
Карла перевела взгляд на подошедшего к нам Абдуллу.
– Обрести покой и счастье очень трудно, – сказала она.
– Не понимаю, к чему ты клонишь.
– Как правило, счастье подает сигнал всем вокруг: «Просьба не беспокоить», – сказала она, – только это никого не останавливает.
– Но это же естественно: интересоваться делами людей, которые нам небезразличны, – возразил я. – Разве ты не этим занималась только что, разнося в пух и прах мой образ жизни?
– А разве ты не совал нос в наши с Ранджитом дела?
– Это каким же образом?
– Когда спросил, люблю ли я его.
Абдулла вежливо кашлянул.
– Пожалуй, я вас ненадолго оставлю, – сказал он.
– От тебя никаких секретов, Абдулла, – задержала его Карла.
– Зато у тебя секретов хватает, братишка, – сказал я с упреком. – Почему ты скрыл от меня возвращение Халеда?
– Можешь спускать всех собак на Абдуллу, но сперва ответь на мой вопрос, – потребовала Карла.
– Тогда напомни, о чем идет речь, а то я совсем запутался.
– Ты должен ответить на вопрос.
– Какой вопрос?
– Почему.
– Почему что?
– Почему ты меня любишь?
– Черт возьми, Карла! Ты самая непонятная из всех женщин, говорящих на понятных мне языках!
– Ладно, дай мне десять минут форы, – сказала она, усмехнувшись. – Нет, пятнадцать.
– Что еще ты затеяла?
Она вновь засмеялась, на сей раз громче.
