– Я хочу предупредить Халеда о твоем визите, чтобы дать ему шанс исчезнуть, если он не захочет общаться. Уж ты-то знаешь, как это важно: иметь шанс для побега.
Она направилась к тропе на краю плато и вскоре исчезла из виду. Я остался на месте, давая ей четверть часа форы. Абдулла стоял рядом и смотрел на меня, готовый выслушать упреки. Однако я молчал – не хотелось выслушивать оправдания.
– Возможно… она права насчет Халеда, – произнес он наконец.
– И ты туда же?
– Если Халед взглянет на свой нынешний мир твоими глазами, он может потерять уверенность в себе. А мне он сейчас нужен сильным.
– Вот почему ты не сказал мне, что Халед вернулся в Бомбей?
– Да, это одна из причин. Чтобы защитить его маленькое счастье. Он ведь никогда не был особо счастливым человеком. Ты наверняка это помнишь.
Еще бы не помнить. Халед был самым угрюмым и замкнутым из всех известных мне людей. Все члены его семьи пали жертвами войн и массовой резни палестинских беженцев в Ливане. Горе и ненависть ожесточили его до такой степени, что слово «кшама» – «милосердие» на хинди – стало восприниматься им как самое страшное оскорбление.
– Я все еще не понимаю, Абдулла.
– Ты можешь повлиять на нашего брата Халеда, – сказал он серьезно.
– Как повлиять?
– Для него много значит твое мнение. Так было всегда. Но ты наверняка изменишь свое мнение о нем, увидев, как он живет сейчас.
– Может, все-таки перейдем этот мост прежде, чем его взрывать?
– Но есть и другая причина, – сказал Абдулла, беря меня за локоть. – И она самая главная: его надо уберечь от опасности.
– Какой опасности? Он был членом совета мафии, и он является им по сей день. Это на всю жизнь. Никто не посмеет его и пальцем тронуть.
– Да, но Халед с его авторитетом остался единственным человеком, который может оспорить лидерство Санджая в совете. Это вызовет у некоторых сильное раздражение, а то и страх.
– Только в том случае, если он бросит вызов Санджаю.
– По правде говоря, как раз об этом я его и просил.
Вот это да! Оказывается, Абдулла, бывший для меня символом верности и преданности, тайно готовил переворот в совете мафии! А это означало гибель людей. Гибель наших друзей в том числе.
– Зачем ты это делаешь?
– Сейчас нам очень нужен Халед. Ты даже не представляешь, как он нам нужен! Он отказался, но я буду просить его снова и снова, пока не получу согласие. А тебя очень прошу никому о нем не говорить, как это до сих пор делал я.
Для обычно немногословного иранца это была длинная речь.
– Абдулла, все эти вещи уже не имеют ко мне отношения. Я искал возможность сказать тебе это с того времени, как мы сюда прибыли.
– Неужели я прошу слишком многого?
– Нет, брат мой, – сказал я, слегка отстраняясь. – Это не слишком много, просто теперь это меня уже не касается. Я недавно принял решение и только выбирал подходящий момент, чтобы с тобой объясниться. Такие важные вещи нельзя обсуждать мимоходом, а тут сначала Конкэннон со «скорпионами», потом наша поездка, подъем на гору, встреча с Карлой после долгого перерыва… Но сейчас, думаю, самое время выложить все как есть.
– Какое решение? Тебе уже кто-то рассказал о моем плане?
Я тяжело вздохнул и, шагнув назад, привалился спиной к большому валуну.
– Нет, Абдулла, никто не говорил мне о твоем плане. Я только что впервые услышал о нем от тебя. Тут речь совсем о другом: я решил покинуть Компанию. Последней каплей стал рассказ Дилипа-Молнии о трех юнцах, умерших от наркоты, которую продают люди да Силвы.
– Но ты не имеешь к этому никакого отношения, и я тоже. Это не по нашей части. И мы оба с самого начала выступали против идеи Санджая торговать героином и крышевать бордели в южном Бомбее. Но решение принимали не мы.
– Дело не только в этом, друг мой, – сказал я, наблюдая за штормовыми вихрями вдали над городом. – Я мог бы привести с десяток убедительных причин, по которым я должен… вынужден уйти, но это не суть важно – просто потому, что у меня нет ни одной убедительной причины для того, чтобы остаться. Я подвожу черту, ставлю точку, и на этом все. Я вне игры.
Иранец сощурился, как бы оглядывая незримое поле битвы в тщетных поисках того Лина, брата по оружию, которого он знавал раньше, тогда как его рассудок вел отчаянный спор с его сердцем.
– Могу я попытаться тебя отговорить?
– Такие попытки не нуждаются в разрешении, – сказал я. – Меж добрыми друзьями они только приветствуются. Но я хотел бы сэкономить тебе время и нервы. Отговаривать меня бесполезно. Я понимаю твои чувства, поскольку сам чувствую то же самое. Но я уже сделал окончательный выбор. Можно сказать, я уже ушел, Абдулла. И ушел давно.
– Санджаю эта новость не понравится.
– Надо полагать. – Я рассмеялся. – Но у меня здесь нет никаких родственников. У меня нет семьи, так что эту карту против меня Санджаю не разыграть. И потом, он знает, что я хорош в подделке документов и еще когда-нибудь пригожусь, даже не будучи у него в подчинении. Он очень осторожен и всегда просчитывает варианты. Думаю, он не станет рвать и метать из-за моего ухода.
– Зря ты так думаешь, – молвил Абдулла.
– Может, и зря.
– А если я его прикончу, тебе это будет на руку.
– Не уверен, стоит ли мне это говорить, Абдулла, но я все же скажу: пожалуйста, не убивай Санджая, тем более из-за меня. Я понятно выразился? Это на целый месяц испортит мне пищеварение, старина.
– Принято. Обещаю не брать в расчет твою выгоду, когда буду его убивать.
– А может, вообще не убивать Санджая? – предложил я. – Ни по какой причине. И почему мы вообще обсуждаем его убийство? Как ты собираешься это устроить, Абдулла? Хотя нет, не надо подробностей. Я вне игры. Я ничего не желаю знать.
Абдулла задумался, сжав челюсти и шевеля губами, словно беззвучно проговаривал мысли.
– Чем займешься теперь? – спросил он после паузы.
– Уйду в свободный полет, – сказал я, наблюдая за сменой чувств на его загорелом и обветренном лице. – Для начала, возможно, скооперируюсь с Дидье. Он уже много раз предлагал мне работать на пару.
– Это очень опасно, – заметил он.
– Опаснее, чем моя жизнь сейчас? – усмехнулся я и поспешил добавить, не дожидаясь его ответа: – Ты все равно меня не переубедишь, брат.
– Ты еще с кем-нибудь обсуждал свой уход?
– Нет.
– Имей в виду, Лин, – сказал он, мрачнея лицом. – Я начинаю войну, и я должен ее выиграть. Ты потерял веру в Санджая, как и я, и ты покидаешь Компанию. Пусть будет так. Я лишь надеюсь, что все сказанное останется между нами.
