Ее вкус не имел словесных определений. Никакие прежние фантазии Картера о ней не шли в сравнение с реальностью. Назвать это совершенством означало бы уподобить солнце тусклой лампочке.
Картер застонал, притиснувшись к ней бедрами. Они терлись друг о друга, так и не сняв одежды. Персик выгибала спину и стонала. Картер даже боялся думать, какой фонтан наслаждений ждет его, когда он окажется внутри ее.
Картер всматривался в ее лицо. Ни тени сомнения, ни проблеска нерешительности. Заметь он нечто подобное, это бы его добило, но Персик не играла с ним. Она без всяких ужимок заявила о своем желании и теперь ждала осуществления. От нее вкусно пахло «Амаретто». Картер предпочел бы видеть ее совсем трезвой. Но опьянение никак не сказывалось на ее готовности. Они вдвоем были совершенно готовы.
Их взгляды встретились. В зеленых глубинах ее глаз мелькнуло что-то такое, от чего у Картера сжалось сердце.
– Персик, что-то не так? – с беспокойством спросил он.
Она прижала пальцы к его губам.
– Не говори, – прошептала она. – Не думай. Пожалуйста, ни о чем не думай. Просто будь со мной.
Она потянулась к его губам и дурманила, дурманила его своими затяжными поцелуями, воспламенив ему все тело.
Картер еще пытался слушать свою интуицию и даже разум. Но ее рот и руки сбивали все его попытки. Задвинув совесть в самый дальний угол, Картер расстегнул молнию ее фуфайки.
Как тогда, в клубе.
Лифчика не было.
Картер облизал губы и какое-то время просто смотрел на ее темные, отвердевшие соски, которые звали его губы и язык полакомиться ими.
– Какие у тебя…
Обхватив ее правую грудь, Картер прильнул к соску и начал сосать без всякой нежности. Какие сладкие плоды ему достались. Налитые, тяжелые. Еще в тюрьме он столько раз представлял, как выглядят ее сиськи, освобожденные от всех блузок и лифчиков.
Издав утробный стон, Персик еще крепче обвила его ногами. Ее ногти впились в ткань его футболки.
– Мне нужно тебя ощущать, – просила она, пытаясь сама содрать с него футболку. – Только тело, без одежды.
Картер отпустил ее сосок и одним движением сорвал с себя футболку. Потом он занялся ее левой грудью.
Насладившись вкусом ее сосков, Картер освободил ее руки от мешающей фуфайки. Сделав это, он тут же закинул ей руки за голову, прижав к матрасу.
Похоже, Персик тоже согласилась на эту игру. Она уже не требовала войти в нее немедленно. Они целовались и стонали, испытывая такие ощущения, которые страшно доверить словам. Потом Персик сплела их пальцы и подняла голову, вспомнив о том, что Картер обещал ей дать. А он был готов, он хотел дать ей все возможное и невозможное.
Он уже дал. В глубине сердца он знал, что безраздельно принадлежит только ей.
– Скажи вслух, – снова попросила она, когда Картер упоенно облизывал ее подбородок. – Скажи, что ты хочешь меня. Мне… нужно это слышать. Понимаешь? Мне нужно это слышать.
– Я хочу тебя, – глухо произнес Картер, упираясь в ложбинку между ее грудей и покусывая ключицу. – Я всегда тебя хотел.
«Всю свою жизнь».
– Еще, – дрожащим голосом потребовала она. – Скажи мне, что это правильно. Что мы вместе – это правильно.
Удивленный ее словами, Картер поднял голову.
Увиденное на время пригасило все его желания. Глаза Персика были плотно закрыты, лицо превратилось в маску боли. Под правым глазом блестела крупная капля. Она плакала!
– Персик, – испуганно прошептал он, приподнимаясь на локтях. Вдруг он сделал что-то не то? Что-то такое, чего она совсем не хотела? – Я был… груб с тобой?
Честное слово, ни с одной женщиной он не был так нежен, как с ней.
Не открывая глаз, она покачала головой.
– Ты никогда не был груб со мной, – прошептала она. – Правда, Картер? Я знаю: ты никогда не сделаешь мне больно и не соврешь. Ведь так?
– Никогда, – ответил Картер.
Ему вдруг стало по-настоящему страшно. Он не понимал, чем вызваны ее вопросы.
– Персик, посмотри на меня.
Она лежала тихо, все так же не открывая глаз, но слезинка, катившаяся по ее щеке, говорила очень и очень многое.
– Кэтрин, – взмолился Картер, не узнавая собственного голоса. – Ну скажи хоть слово. Твое молчание начинает меня пугать.
И вдруг ее глаза открылись. Огонь, пылавший в них, вовсе не был огнем страсти. Это был яростный огонь. «Час от часу не легче!» – подумал Картер.
– Как ты меня назвал?
Ошеломленный Картер пожал плечами.
– Я назвал тебя Кэтрин. Твоим именем, – ответил он, стараясь говорить спокойно. – Что тебя удивляет?
– Ты никогда меня так не называл, – ядовитым тоном ответила она.
– Конечно. Просто… вырвалось.
Картер хотел было ее обнять.
– Не трогай меня.
– Что? – оторопел он.
– Не трогай меня!
Персик вырвалась из его рук и с неожиданной силой толкнула его. Картер упал на спину. Матрас под ним закачался.
– Что с тобой? Это как понимать?
Она молча схватила фуфайку. У нее тряслись руки, лицо перекосилось от злости, словно, назвав ее Кэтрин, Картер нанес ей глубочайшее оскорбление. Ему оставалось лишь беспомощно наблюдать.
– Персик! – крикнула она, натягивая фуфайку. – Ты всегда, всегда, всегда называл меня только Персиком!
– Я знаю, но…
– Меня только мать зовет Кэтрин! Только она. Почему это имя вырвалось у тебя? И почему именно сегодня?
Персик пыталась засунуть в замок непослушные половинки молнии. На Картера она ни разу не взглянула. Похоже, совсем спятила.
– Ну не знаю я, почему так тебя назвал! – не выдержал Картер, сжимая себе лоб. – Ты вообще можешь успокоиться и хоть что-то объяснить? Какой бес в тебя вселился?
– Ах, что происходит? – Никогда еще Картер не видел в этих больших красивых зеленых глазах столько бешенства. – Я тебе расскажу, что́ происходит. Я пришла сюда, чтобы ты оттрахал меня по полной. А у тебя дальше твоего поганого рта не пошло. Вот что происходит, Картер!
Ее слова обжигали, но злость самого Картера сейчас превосходила обиду. Спрыгнув с кровати, он перехватил Персика у двери спальни, загородив собой проем.
– Прочь с дороги! – рявкнула она, попытавшись проскользнуть у него под рукой.
Для женщины она оказалась очень сильной, но Картер был сильнее.
– Сначала объясни все свои шизовки. Я должен знать причину.
Картер говорил вполголоса. Закричи он сейчас, от его крика рухнули бы стены.
– Причина – ты, – заявила Персик, толкая его в грудь.
