Я залез на скирду.
– Прячься так, чтобы не видно было ни с воздуха, ни с земли.
Мы запрятались.
– Вот тебе карандаш и бумажка. Я буду говорить, а ты пиши.
У него бинокль, он настроился, мы стали сидеть, смотреть. Пошел первый поезд. Он внимательно его рассмотрел.
– Этот, – говорит, – не наш. Это на Баку.
– Как на Баку?
– А ты что, слепой, что ли? Не видишь, это вон развилка. Вон то, что два пути – этот идет в сторону Баку. А вот этот, что один, отходит вправо, – этот идет на Туапсе. Нам нужны все сведения, которые будут проходить на Туапсе.
– Кому это нам?
– Нам – это партизанам. А ты еще сморчок, сиди, помалкивай и слушай, что тебе говорят!
Я стал подчиняться, он все-таки постарше меня, наверное, что-то знает лучше, чем я. Следующий поезд шел в сторону Туапсе. Он продиктовал мне какие-то условные знаки, которые я и записал.
Так мы просидели до вечера. Когда стало смеркаться, подошел мужчина. Увидев меня, он поначалу насторожился.
– Да вот, детдомовец сбежал, – ответил ему мой напарник.
– Я же тебе сказал, чтобы никого не было!
– Да я проверил!
– Хорошо.
Он передал ему бумажку.
– Пойдем со мной, – сказал мне этот мужчина.
Я пошел, а тот пацан остался там же, на скирде. Мы шли каким-то ему одному понятному путем. Пришли на место, где в посадке стояла телега, запряженная парой коней. Ехали всю ночь. Остановились в лесу, где располагался партизанский отряд. Меня привели к командиру. У него борода и добрые внимательные глаза.
– Вот еще один детдомовский нашелся.
– Хорошо. Накормите его, – сказал командир.
Меня накормили. Оказалось нас там несколько человек детдомовских. В общем, там, в отряде, нами, пацанами, командовал капитан. Капитан этот (Николаев его фамилия, хорошо помню) был ранен на фронте. После госпиталя ему дали десять суток отпуска. Он приехал домой и попал в окружение. Ему пришлось уходить вместе с истребительным отрядом в горы. Здесь он теперь организовывал разведку, а также заведовал взрывным делом. Для разведки нас, пацанов, он и готовил. Он хорошо нас готовил, учил, как быть невидимыми, как притворяться – это мы все усвоили хорошо. Батя– твой отец – он был командир отряда, настаивал на том, чтобы мы помимо обучения у капитана не забывали про школьные предметы. В отряде были учителя, были и с Хуторка, и с Армавира, был даже один из нашего детдома. Им, кроме боевых заданий, вменялась обязанность преподавать нам школьные предметы. И вот батя организовал, чтобы учителя нас обязательно учили и математике, и русскому, и литературе, и географии, и даже истории.
Вот так мы и жили. Самое строгое наказание было: если мы не успевали по школьным предметам, то Батя не пускал нас на задания. Мы, конечно, и в бой рвались, но в бой нас не пускали, наше дело – разведка.
– Вы – наше будущее, – говорил Батя.
Но когда наши пришли и освободили Армавир и Новокубанск, нас, пацанов, тогда тоже многих наградили. Самая дорогая награда – это медаль «За оборону Кавказа».
– Да я обратил внимание, – говорю я.
– Я всегда ее ношу, когда есть возможность. А возможность такая у меня была не всегда. Но я всегда берег ее как самую дорогую ценность. Когда ушли немцы, меня опять определили в детдом, но уже не в Армавире, там почему-то не было детдомов, а здесь вот, если помнишь, в Михайловке.
– Да, я знаю, в Михайловке был детдом, он, по-моему, еще долго потом существовал.
– Не знаю, как долго. Но в 46-м году его не стало.
– Да? Я не знал.
– Был я в этом детдоме, и получилось так, что однажды, где-то в 46-м, когда есть уже было у многих нечего совершенно, наш детдом еще снабжался каким-то образом. Однажды я случайно увидел, как наш заведующий хозяйством поздним вечером продавал цыганам муку и масло. Я пришел к директору, рассказал ему, что завхоз торгует продуктами…
– Ты что наговариваешь на честного, хорошего человека?! – кричал он на меня.
Я продолжал утверждать, что видел это собственными глазами.
– Этого не может быть! – продолжал кричать директор, а потом выгнал меня.
Нас хорошо в партизанском отряде учили разведке, поэтому я решил проследить за завхозом. Недолго пришлось ждать. Через несколько дней опять же ночью подъехал цыган на телеге, и завхоз стал ему передавать продукты. Тут я уж не стерпел. Я вышел и этому завхозу сказал:
– Если ты сейчас продашь этому, то я участкового позову.
Меня побили и бросили в подвал. В подвале я недолго просидел. Через некоторое время через слуховое отверстие слышу: пацаны говорят, чтобы я просился срочно в туалет и посильнее кричал. Я начал стучать, кричать, мол, хочу в туалет, хочу в туалет.
– Ходи там, – говорит мне сторож.
– Не могу, – продолжал я кричать и стучать.
Тогда сторож не выдержал, открыл дверь, а ребята набросились на него. Его связали, заткнули рот, а я выскочил. Ребята мне рассказали, что подслушали разговор завхоза с директором. Они решили меня сдать в милицию, поскольку я, по их словам, организовал банду, которая воровала продукты в детдоме и продавала цыганам. Уже все бумаги были составлены.
Мне надо было бежать. Я убежал в лес. Я понял, что меня может спасти только твой отец, Петр Федорович, е – командир нашего партизанского отряда.
Я стал пробираться в поселок. Когда пришел в Новокубанск, узнал, что Петра Федоровича нет. Он уехал срочно в Москву и вернется только через три месяца. Я пошел сюда, на Кубань к парому, помня, что паромщик – тоже один из наших партизан. Мы с ним вместе на подрыв путей ходили. На одной из операций он не успел уйти вовремя, произошел взрыв, и он остался без ноги. Оставшись без ноги, на деревяшке, он стал заведовать паромом. Я пришел к нему, рассказал, в чем дело. Он сказал, что ситуация сложная, что сейчас с ворами очень строго поступают. Сказал, что мне может помочь только Петр Федорович, иначе никто мне не поверит. Я остался у него, но через несколько дней он посоветовал мне бежать, потому что меня разыскивали – оставаться на пароме было опасно. Меня разыскивали как вора и основателя банды беспризорников.
– Так что могут вот-вот сюда нагрянуть, – предупредил меня паромщик.
Я ушел опять в лес, и началась моя новая партизанская жизнь. Три месяца надо было прожить. О питании я не беспокоился, я умел ловить рыбу, паромщик дал мне крючки, хорошие крючки, кованые, дал также шнур. Я отправился вниз по течению, по лесу. Прошел вот эту поляну. Пошел дальше, спускался вниз. Ушел не очень далеко, но прилично. Попал в заросший терном участок, практически непроходимый. Но мне показалось, что там все-таки есть возможность пройти. Я подошел, стал рассматривать и нашел проход. Каково было мое удивление, когда я прошел в терновник, и среди терновника оказалась землянка!
