– Да, понимаете, никто не знает, откуда он здесь взялся. Документов у него нет. Он работает в конюшне, там же живет.
– Вы что, не знаете ни его фамилии, ни имени?
– Нет, не знаем. Да и он сам не знает. Очевидно, после контузии. Вот и живет у нас в деревне под именем Прохор.
По распоряжению председателя один из мужиков подъехал на телеге с сеном. Полковник очень аккуратно взял Прохора на руки, положил на телегу, и его увезли.
В это время женщина, которая получила в лоб от Прохора костылем, пришла в себя. Начала ругаться и кричать. Мужчину облили водой, он тоже стал в себя приходить. Все они были в наручниках.
– Грузите, – приказал полковник.
Несколько человек осмотрели стол и обнаружили под скатертью тайник, в котором лежал пистолет.
– Смотрите, не успел воспользоваться, – сказали они, подозвав полковника.
– А кто это такой, Прохор? – спросили они его.
– Это наш командир. Как он здесь очутился, не знаю. Мы потеряли его на Зеелевских высотах. Непонятно, куда он делся, как исчез. Нашли лишь только его гимнастерку с документами, партбилет, ордена, а тело так и не нашли.
Вера Александровна замолчала, немного подумала. Я тоже сидел молча.
– Я уже потом, когда корреспондентом работала, – продолжила она, – узнала, кто такой Прохор, от того полковника, который был уже в отставке. Он сказал, что Прохор был их командиром, лейтенантом был, когда началась война. Они вместе служили, вместе попали в окружение, вместе пытались из него выйти. Среди них был некий Белов, который оказался предателем. Прохор поручил ему идти в разведку, с ним отправил еще пять человек. Тот предал их, пришел к немцам, сдал всех… Служил он потом у немцев охранником концентрационного лагеря. Потом они под командованием Прохора освободили всех заключенных, напали на этот лагерь, но Белов при поддержке тех двух женщин сумел улизнуть. Прохор тогда поклялся, что найдет предателя и отомстит за погибших товарищей. Эти пять человек, преданные Беловым, погибли от его же руки. Когда было наступление на Берлин, то на Зеелевских высотах Прохора, очевидно, ранило, оторвало ногу, и он, чтобы сделать жгут, сбросил гимнастерку, разорвал нижнюю рубаху и перетянул себе ногу. Так его без сознания, без документов и нашли контуженного. Из госпиталя ему некуда было идти, а в деревне он оказался случайно.
Когда он на дорожке увидел и услышал ту женщину, а скручивая цигарку, увидел во дворе Белова, то к нему частично вернулась память. Он все вспомнил, пришел в правление колхоза и позвонил в НКВД, назвав и себя, и предателей. А на полковника-сослуживца он попал чисто случайно. Тот, недолго думая, сразу же приехал, ну а дальнейшее… Дальнейшее тебе уже известно. Мне все эти события врезались в память навсегда.
На другой день мы собрались у реки, и каждый пытался рассказать, что он вчера видел. Обсуждали вчерашние события, вспоминая, как Прохор, орудуя костылем, словно винтовкой, уложил здорового и жирного мужчину, как он, будто у него на затылке были глаза, не глядя на женщину, бросившуюся на него с ножом, то ли ударил, то ли подставил костыль, и она, закатив глаза, рухнула; как полковник перед Прохором стоял по стойке «смирно», выполняя его приказы. Все это мы, мальчишки и девчонки, сидели и обсуждали. Всех троих арестовали, в наручниках увезли, и близнецов, которые сидели и ревели за столом, их также посадили в «черный ворон» и увезли.
В то время, когда мы все это обсуждали, со стороны города показались несколько легковых машин. Они переехали мост и поехали по направлению к конюшне. Естественно, мы все бросились бежать за ними.
Из машин вышло много людей, военных и гражданских. Из конюшни тем временем вышел Прохор. Он опирался на вилы двумя руками, потому что, как я уже сказала, костыль он сломал о голову Белова. Люди, вышедшие из машин, пошли к нему навстречу. Впереди всех шел генерал.
Генерал подошел, стал отдавать честь, что-то говорить. Все это мы наблюдали издалека, поэтому слов нам не было слышно. Прохор уже не опирался на вилы, он расправил плечи, стоял тоже по стойке «смирно», смотрел на генерала. Генерал отдал честь, что-то сказал, потом схватил Прохора и обнял. Все остальные также окружили его и стали обнимать. У Прохора на лице появились слезы. Слезы капали на его небритые щеки, со щек на бороду. Адъютанты и шоферы притащили откуда-то стол, стул, из багажников достали водку, закуску, стали раскладывать на столе. Разлили по стаканам водку, на единственный стул посадили Прохора. Генерал посмотрел на Прохора, подошел, снял с него лохмотья, в которые был одет Прохор, и надел на него свой генеральский китель.
– Командир, каждый год 9-го мая мы пили за тебя. Мы не знали, что ты остался жив. Мы не нашли тебя на Зееленских высотах, поэтому сочли погибшим, желали, чтобы земля была тебе пухом. А ты, оказывается, был здесь, рядом. За тебя, командир! За то, что ты жив, что ты с нами!
Все чокнулись, Прохор хотел встать, но ему все сказали, чтобы он сидел.
Он выпил сидя, пока все пили стоя. Поставили стаканы, начали что-то говорить, адъютанты снова наполнили стаканы, генерал опять собрался говорить, все замолчали.
– Теперь я предлагаю выпить за тех, кого нет с нами. Кто не дожил, не дошел до Берлина, кто погиб в честном бою, а кто и от предательства… Почтим их память. Пусть земля им будет пухом.
Прохор поднялся, опираясь левой рукой за крышку стола, а в правой держа стакан. Все как по команде выпили, потом как по команде склонили голову и так стояли некоторое время. Потом опять как по команде расправили плечи, подняли головы, взяли по кусочку хлеба, понюхали и стали закусывать. Адъютанты начали разливать еще.
– А теперь я хочу выпить за будущее, за здоровье, за нас с вами, за то, что мы живы, за наших детей, за наше будущее, за светлое наше будущее!
Все чокнулись, выпили, генерал что-то сказал адъютанту, тот подошел к Прохору, посмотрел на его деревянную ногу, никому ничего не говоря, достал нож, стал разрезать те веревки, которыми были привязаны остатки костыля к его ноге. Обрезал, убрал это все, в это время подошел полковник, взял Прохора на руки, понес к ЗИМу и посадил его на заднее сиденье. Генерал подошел, сел рядом с Прохором, а полковник открыл багажник, достал увесистый пакет и отдал его председателю.
– Это детям раздайте, а вы, мужики, выпейте за нашего командира, за то, что он жив, за то, что мы его нашли.
Сказав это, полковник сел на переднее сиденье, и машины уехали.
Мужиков, конечно, долго не пришлось уговаривать, а председатель отдал пакет бабе Маше, как мы ее звали.
– Раздели среди детей, – только и сказал он ей.
Она сказала нам, чтобы мы выстроились в очередь, и стала раздавать конфеты: сначала по три, потом по пять, потом еще по три, пока не кончился весь пакет. Мужики в это время допивали водку, которую оставили для них.
Вера Александровна снова замолчала, потом, будто опомнившись, сказала мне, что ей завтра рано утром надо уезжать.
