«…Проезжаем старую немецкую границу. Мы в Польше. Везде видим евреев. Уже давно пора, чтобы эта страна перешла в порядочные руки империи.
…22 июня полк занимает укрепления, ещё одни ночь и тогда начнется невиданная борьба порядка против беспорядки, культуры против бескультурья, хорошего против плохого. Ник мы благодарны фюреру, что он вовремя заметил опасность и неожиданно ударит. Ещё только одна ночь!
За рекой Буг стоит враг. Стрелки часов медленно движутся. Небо розовеет. Три пятнадцать! Ударила наша артиллерия. Огонь ведется из сотни стволов. Передовые группы бросаются в лодки и переправляются через Буг. Бой начался! Неожиданный удар удался — другой берег наш! Звучат выстрелы. Здесь горит дом, том — соломенный стог. Первое сопротивление сломлено. Теперь вперёд, дальше!..»
* * *
А вот какие воспоминания об этом же дне родились у полковника в отставке Козловцева Леонтия Ивановича, в то время лейтенанта военной контрразведки:
«Впечатление страшное по своему апокалипсическому накалу. Брест обстреляли и бомбили сразу же с началом фашистского вероломства. Артподготовка частей вермахта началась в 3:15. Каждые 4 минуты огневой вил продвигался на 100 метров вперед… День превратился в ночь от поднятой пыли и дымов, заслонивших огни многочисленных пожаров. Всюду убитые, стоны раненых, дикое ржание покалеченных лошадей, мечущиеся женщины с детьми ни руках… Военные чисти и подразделения НКВД сразу распределились в Брестской крепости. Напор немцев был тиков, что крепость к 9:00 22 июня уже была окружено, кок потом выяснилось, войсками 45-й и 31-й пехотных дивизий. До сих пор эти картины вижу во снах, а ведь сколько воды утекло! Ах, сколько наших людей тут полегло, в основном, молодых парней!..»
Когда писались эти прозаические строки, автору захотелось откликнуться на них коротеньким стихотворением:
Он служил на западе — у Буга,
Встретив тут июня грозный день.
Не успев чирннуть в письме подруге,
Нон бессмертья набежала тень.
А она ждала вестей из Бреста,
В мыслях из далёной стороны…
Женщина состарилась невестой,
Став новей невестою войны!
* * *
Пройдет всего месяц, и тональность гитлеровского полковника несколько поменяется. Он с нескрываемым раздражением заметит:
«Мы все удивлены, как выглядит Россия. У многих пропала надежда на хлебный рай на Украине. Мы возмущены тем, что увидели в этом «раю» Советов. Полное бездорожье. Крытые соломой глиняные домишки с маленькими окошками. Кроме полуразрушенной халупы, поры курей и одной свиньи крестьянин ничего не имеет. И это называется рай Советов?!»
С другой стороны, всё большее изумление вызывало у Бойе растущее сопротивление советских воинов. Особенно ночные атаки наших воинов, попавших в окружение. Они не желали сдаваться на милость оккупантам и делали всё возможное, чтобы вырваться из полуплена. А он был в виде, говоря военным языком, «петли», «мешка» или «котла».
А вот к концу 1941 г. от былой уверенности у автора дневника не остается и следа:
«…Противник укрепляется. Продвижение всё ухудшается. Мы застреваем по колено в грязи. Машины и повозки безнадежно вязнут или скатываются но обочину. Днем и ночью слышны крики и ругань…»
Военный контрразведчик перестал читать дневниковые записи, затем тряхнул бумажный пакет, и оттуда посыпались черно-белые фотографии разных размеров. В них кровавые сцены: горящие дома, отрубленные головы, повешенные на деревьях и телеграфных столбах, разрушенные церкви, истерзанные тела мирных граждан, массовые сцены расстрела цивильных в затылок, штабеля из трупов, полевые крематории, работающие на срубленных деревьях, и прочее варварство.
— Это не я, это не я, эти все фотоматериалы принадлежат обер-лейтенанту Эверету… Это он, — скороговоркой бубнил испуганный полковник.
— Кто такой Эверет?
— Офицер отдела пропаганды 44-й пехотной дивизии.
— Где он сейчас находится? — спросил Федоров.
— Он погиб под обломками дома… Его накрыла обрушившаяся стена…
Но профессиональная интуиция армейского чекиста подсказывала, что Бойе явно не равнодушен к «коричневым» взглядам и соответствующим оценкам на происходящие события. Поэтому Федоров продолжал допрос, но немец полностью отвергал все обвинения и всячески отрицал свою причастность к преступлениям, бесстрастно запечатлённых объективом фотокамеры. Листки фотобумаги его уличали…
Материалы на немецкого полковника Бойе оперативники доложили начальнику Особого отдела НКВД Южного фронта генерал-лейтенанту Николаю Николаевичу Селивановскому. Он приказал взять пленного фашиста в глубокую оперативную разработку.
— Надо этого голубоглазого монстра плотно обставить агентурой из числа соплеменников. Только так он может раскрыться. Вам он своей истинной натуры не покажет, попытается ее скрыть, — заметил генерал.
В лагере Бойе вел себя тихо, дружественных контактов с коллегами по вермахту не завязывал. Старался не вступать в дискуссии на политические темы, хотя демонстративно подчеркивал, что политика слишком важное дело, чтобы доверять её политикам. Его сослуживцев по 134-му полку оперативники не обнаружили.
Но на просочившиеся слухи о некоторых успехах немцев на фронтах, Бойе с нескрываемой радостью среагировал молниеносно. Он заявил одному из немногих солагерников, которому, наверное, доверился:
«С этим сбродом вскоре будет покончено! Нельзя терять веру в себя и Германию… Мы должны победить, а победителя никто не спросит, правильно он воевал или нет, правду он говорил или тоже нет…»
Один из агентов нашей контрразведки из числа немцев заметил, что Бойе боится за тексты своих дневниковых записей.
Вскоре — это было 26 сентября 1943 г. — контрразведчики Смерш получили информацию, что полковник с 1936 по 1938 гг. служил командиром батальона СС в Гамбурге. Это лишний раз убедило чекистов, что они ведут работу в правильном направлении, что перед ними убежденный нацист.
И вот, наконец, удача — в нескольких лагерях для военнопленных, в частности, в № 27 и № 171 были установлены сослуживцы Бойе по 134-му пехотному полку — бывший командир первого батальона майор Эбергард Поль и унтер-офицер из второго артдивизиона Пауль Сухич.
Показания обоих заставили старшего оперуполномоченного капитана Сергея Савельева и начальника отдела УКР Смерш Южного фронта подполковника Федора Пузырева вернуться к дневнику и перечитать его страницы более внимательно.
Из дневника полковника Бойе:
«Рай Советов….Что мы видим в раю Советов? Народ не имеет религии и души. Церкви разрушены и служат амбарами. Культуры не видно и следа. У каждого из нас лишь одно чувство — это счастье, что фюрер решил радикально изменить эту порочную систему.
