Начальником Управления Особых отделов группы тогда был генерал-лейтенант, а в последствии генерал армии начальник ГРУ Генштаба ВС СССР Герой Советского Союза П.И. Ивашутин. Он много переживал в связи с этим случаем. Когда стали внимательно разбираться с прошлым Гольдфарба, выяснилось, что в двадцатые годы его отец был расстрелян ЧК за крупные сделки с золотом. Этот факт своей биографии Гольдфарб, поступая на службу в органы, скрыл. Он был в моей группе по изучению марксизма-ленинизма. На занятиях вел себя активно, часто выступал. Видимо, хотел создать о себе хорошее мнение и отвести малейшие подозрения.
Я, конечно, внутренне переживал, что не разглядел сути этого выродка. Поиск Гольдфарба никаких успехов не принес…»
Служба у молодого – ему тогда исполнилось всего-то двадцать семь лет, – но опытного подполковника спорилась. Начальство заметило старания оперативника и в начале 1949 года выдвинуло Иванова на самостоятельную должность – начальником Особого отдела МГБ СССР 28-го гвардейского стрелкового корпуса, штаб которого дислоцировался в городе Гера, земля Тюрингия. Гера – крупный город в Германии, третий по величине после Эрфурта, столицы Тюрингии, и Йены, расположенный примерно в 60 км к югу от Лейпцига в восточной части земли Тюрингия на живописной реке Вайсе-Эльстер. Тюрингию называли немцы «зеленым сердцем Германии» из-за обилия лесов и чистоты воздуха.
Со слов Леонида Георгиевича, корпус оставался развернутым по штатам военного времени и состоял из двух стрелковых дивизий, штабы которых стояли в городках Иене и Рудольштадте. Кроме того, в состав корпуса входили артиллерийская бригада, зенитный полк, батальон связи и саперный батальон с придачей других мелких частей, обслуживающих соединение. Командовал корпусом генерал-лейтенант Андрей Яковлевич Веденин. Был он человеком вдумчивым, заботящимся о солдатах командиром. У особиста с командиром корпуса сложились не только деловые, но и теплые личные отношения. Кстати, впоследствии генерал-лейтенант Веденин долгое время являлся комендантом Московского Кремля.
Работа в корпусе ничем не отличалась от деятельности в отделении. Направления были те же: выявление возможно проникшей в части соединения агентуры союзников, борьба с изменой Родине, контрольные функции за соблюдением режима секретности в штабах и частях, также выявление фактов, снижающих боеготовность корпуса. На оперативную обстановку негативным образом влиял тот факт, что по окончании войны офицеры Групп войск в Германии не имели права привозить к себе жен. Конечно, это было драконовское решение – физиология брала свое. Оперативный состав имел право проживать с женами.
Надо признаться, что дуализм, двойственность принятого решения московскими властями, не мог не раздражать военных, считающих себя обделенными в данном вопросе. Такое положение дел порой негативно отражалось на качестве взаимоотношений между офицерами разных ведомств. В послевоенной Германии оставалось много вдов. Война, естественно, выкосила в основном мужское население. А тут пришли победители, и они оказались вовсе не страшилищами с хвостами и когтями, какими советских солдат и офицеров представляла геббельсовская пропаганда, а красавцами – один краше другого. Отмылись от окопной пыли. Выбрились, постирались, погладили обмундирование и начистили до блеска свои сапоги. Только выбирай! И фрау выбирали, так же как выбирали немок изголодавшиеся от отсутствия женской ласки полные сил российские мужики.
Из воспоминаний Иванова:
«Припоминается один случай. Офицер-артиллерист в городе Гере, майор, установил устойчивую связь с одной из немок, которая, по нашим данным, была связана с иностранной разведкой. Она стала потихоньку обрабатывать майора и склонять его к уходу на Запад. Имея такие сведения, я вызвал к себе офицера для профилактической беседы, в ходе которой потребовал от него прекращения связи с немкой, указав, что в противном случае он может быть отправлен в Советский Союз.
Через некоторое время поступили данные, что офицер не является на службу. Мы, естественно, встревожились, думая о том, что, возможно, тот совершил измену Родине. Немедленно пошли на квартиру к немке. Дверь оказалась закрыта, на стук и звонки никто не отвечал. Взломав дверь, мы нашли несчастную хозяйку и нашего майора, молодых и красивых, лежавших на кровати валетом мертвыми. Она погибла от выстрела в сердце, он – от пули в висок. В оставленной записке майор просил никого не винить в произошедшем. Он писал, что он и Габриэль любят друг друга, но от него требуют прекратить связь, что выше его сил. Уйти на Запад, как советский офицер, он не может, и потому они избрали один-единственный оставшийся им путь, решив по взаимному согласию покончить жизнь самоубийством.
До сих пор вижу перед собой мужественное лицо того майора и вновь спрашиваю себя, так ли я все сказал, все ли нужные слова тогда нашел? Похоронили их в одном гробу…»
Но были и другие случаи, которые несколько иначе объясняли нравы местных граждан. Из рассказа Леонида Георгиевича: молодой лейтенант изнасиловал юную немку. Но в этом не было необходимости – эта молодая особа свободно и с желанием шла на интимную связь с советским офицером. Лейтенанта арестовали. Узнав об этом, к командиру части пришел отец «обиженной» дамы. Он спросил:
– Зачем и за что арестован герр офицер?
Узнав причину ареста, он возмутился:
– Подумаешь, изнасиловал дочь! Что здесь такого? Раньше в Германии с того, кто совершит изнасилование, брали штраф в 50 марок и все. А вы – сразу арест! И потом, имейте в виду, – продолжал ходатай, – девочка ведь тоже получила удовольствие.
Вот такая мораль…
Вспоминается автору на эту тему рассказ фронтовика, майора Константина Н. После перенесенного легкого ранения его, двадцатишестилетнего офицера, в 1945 году назначили комендантом небольшого немецкого городка, в котором расположился наш гарнизон. Офицер неплохо знал немецкий язык, что, наверное, и определило место прохождения дальнейшей службы. Командование гарнизона предложило ему пожить на квартире в чудом оставшемся невредимом доме, недалеко от здания комендатуры. Познакомился с семейством. В особнячке жили трое: двое стариков Ганс и Гертруда и их внучка – четырнадцатилетняя Мария, розовощекий пухленький подросток. Судьба ее родителей была типичной для того времени. Мать, дочь Ганса и Гертруды, погибла при бомбежке англичанами. Отец и зять пропал без вести, где-то на Восточном фронте зимой сорок первого года. Последнее письмо прислал из Подмосковья.
Трудно жилось троице и в войну, и после войны. Питались они, как говорится, Божьим – небогатым харчем, почему-то в своей спальне. Когда офицер возвращался со службы в дом, они словно стеснялись своего нищенского прозябания. Комендант, видя, как бедствуют хозяева, всегда делился пайком: то сахара подбросит, то банку тушенки подарит, то хлеб положит на стол. Скоро они так привыкли к нему, что стали вместе на кухне завтракать и ужинать. Марии майор приносил иногда конфеты и печенье. Благодарные Ганс и Гертруда души в нем не чаяли…
И вот однажды, когда после ужина Константин пошел в свою небольшую комнату и уставший плюхнулся в постель, приготовленную на широком диване, и стал засыпать, скрипнула дверь. В дверном проеме, освещенном бледным лимонным светом луны, показалась фигура Ганса с Марией на руках. Он донес ее до дивана и молча бережно положил девочку рядом с квартирантом.
