Из-под лодки высунулась рука с каким-то предметом, завернутым в шерстяной шарф.
– Вылазь, Гунард! Я к тебе с важным делом, пошли в дом, потолкуем. Привез тебе привет от Эльзы и Пятраса, они уже совсем большие. И мать, и жена тоже здоровы, у меня есть их адрес. – Питовранов говорил беспрерывно, чтобы хоть немного сковать серьезного оппонента, да и самому подавить собственное волнение. – Ты видишь, я пришел один. А ты? Я могу быть уверен, что никого с тобой нет? Иначе никакого разговора у нас не получится.
– Один я, один, не бойся. Ты сам зачем пришел? А где комиссар? – «Корень» неторопливо вылез из-под завала, – мне сказали, что самый главный придет. Или ты на разведку вышел?
– Давай зайдем в дом и там поговорим.
Питовранов вынул служебное удостоверение, протянул Гунарду: «Читай! Генерал-майор, начальник Главного управления…»
Но тот смотрел не на удостоверение, а на самого пришельца – не верил, что его ровесник может быть уже генералом и командовать всей контрразведкой огромной страны.
– Времени у нас немного, давай только о главном. О семье и твоих личных делах поговорим позже.
Получив заверение в готовности обсуждать любые вопросы, Питовранов заметил, что, хотя обо всех «подвигах» собеседника хорошо известно, мы считаем, что у него остается возможность активно потрудиться на благо собственных детей, их нормального будущего. Нам также известно, что, с одной стороны, его разыскивает советская контрразведка и, естественно, рано или поздно, но непременно найдет, а с другой – на него охотятся «Ванаги». И его поимка – дело недолгого времени. Кроме того, наша Служба уже давно «читает» всю его радиопереписку с американской военной разведкой, мы знаем, как ловко он ее обманывает. Так что ожидать и от нее какой-либо помощи ему уже не следует.
Питовранов предложил ему самому прийти к «Ванагам» «с повинной», рассказать им о наличии радиосвязи с американцами, что их непременно заинтересует и снимет с него подозрения о связи с русскими, сообщить им, что американцы обещали «в ближайшее время подбросить оружие и денег и даже при благоприятных условиях прислать связника». Последующие радиосеансы проводить по имеющемуся расписанию и тем же шифром. Обо всех изменениях заранее оповещать нас через «Линду».
Взамен Питовранов гарантировал сохранить ему жизнь (при любом решении суда) и через месяц-два возвратить семью на прежнее вместо жительства, или, если это будет подозрительно, в любое другое указанное им место.
«Корню» запрещалось участие в диверсионных и террористических мероприятиях, а упреждающая информация должна направляться по условленным каналам.
С этого момента «Корень» перестал существовать, появился «Пятрас» – по имени любимого сына.
«Даугавас ванаги» имели свой канал радиосвязи с американской военной разведкой и, получив от нее подтверждение агентурных отношений с «Корнем», успокоились.
Что же касается новой ипостаси Гунарда-«Пятраса», то через «Линду» он регулярно передавал оперативно значимые материалы, позволившие предотвратить десятки бандитских вылазок. Он очень старался, чтобы искупить свою вину, чтобы когда-нибудь снова вернуться к своей семье.
Однако судьба к агенту повернулась спиной – в 1951 году, переправляясь по морскому каналу в Швецию, он погиб, – во время шторма выпал из быстроходной лодки. Балтика стала его могилой.
* * *
Со слов участника войны, военного контрразведчика полковника в отставке А. К. Соловьева, хорошо знавшего жизненные вехи Е. П. Питовранова, – в 1951 году «фаворита Сталина» арестовали. Следователь-авантюрист Рюмин «пришил» ему дела «преступлений» МГБ во главе с В. С. Абакумовым. В «Матросскую тишину» были посажены генералы Абакумов, Селивановский, Райхман, Белкин, Эйтингон, а Питовранова же препроводили в одиночную камеру на Лубянке. Если первым сидельцам предъявили обвинение в убийстве Михоэлса, фабрикации «Ленинградского дела» и «Дела врачей», то Питовранову Рюмин «наскреб» ахинею. Он обвинялся ни много ни мало «в практической бездеятельности по выявлению сотрудников нелегальной разведки Великобритании МИ-6 и их агентуры на территории Советского Союза».
Признательные показания на себя и своих коллег мерзавец Рюмин выбивал у чекиста разными способами, в том числе с применением изощренных пыток. Но Питовранов вел себя стойко, с подчеркнутым достоинством, не опорочив ложью ни одного из своих коллег. После этого его стали бить следователи Рюмин и Коняхин еще сильнее. И вот однажды своим палачам он сказал:
– Хватит издеваться, давайте бумагу и ручку, – я напишу… Только не беспокойте, надо собраться с мыслями.
Следователи приободрились.
– «Потек» Пит, – пренебрежительно заметил Рюмин.
– Не «потек» сегодня, это случилось бы завтра. Он уже на издыхании, – услужливо заметил подчиненный Коняхин.
Через три дня Евгения Петровича снова пригласили на допрос.
– Что это? – вскричал Рюмин.
– Письмо товарищу Сталину…
– О чем?
– Мои мысли по ряду актуальных проблем контрразведывательной деятельности МГБ, – гордо с твердостью в голосе проговорил уставший от побоев арестант…
Рюмин похолодел, потом его бросило в жар, – он понимал, что такой документ он не сможет утаить или уничтожить…
В декабре 1952 года Питовранов был освобожден, а после встречи со Сталиным – назначен руководителем внешней разведки в лице Первого Главного управления МГБ. После смерти Сталина МГБ и МВД объединили снова. Берия стал министром большого МВД. У него были три зама: по МВД – С. Круглов, по МГБ – И. Серов и по общим вопросам – Б. Кобулов. Питовранова назначили замом к Серову. После ареста Берии и событий в Берлине летом 1953 года Питовранова направили уполномоченным МГБ в ГДР.
В 1957 году он возвратился в Москву, побывал советником правительства КНР по вопросам безопасности, а потом был назначен начальником Высшей школы КГБ. Началась хрущевская «перетряска» органов – зрелые, опытные кадры были не нужны, от них почему-то избавлялись. В 1965 году генерал-лейтенанту Е. П. Питовранову исполнилось 50 лет и ему новое руководство с Лубянки объявило, что на следующий год он будет уволен.
Автор был свидетелем прощального вечера в 1966 году. Высшая школа торжественно провожала на пенсию молодого генерала. Некоторые женщины-преподаватели плакали. Мужики катали желваки и недобрым словом поминали кабинетное, никогда, может быть, не рисковавшее, чиновничество. Это была месть недоброжелателей за ум, порядочность и деловитость Евгения Петровича.
Потом он скажет: «Тогда впервые в жизни я почувствовал, как сильно может болеть сердце. Трудно было скрывать от друзей опустошающее и в чем-то схожее с тюремным заключением чувство безысходности».
О дальнейших путях Питовранова на гражданке – это уже другая тема.
Война после войны
Это было в конце 70-х годов. Заместителем начальника военной контрразведки КГБ СССР был генерал-лейтенант Матвеев Александр Иванович. Автору этих строк как редактору стенгазеты «Чекист» редакция поручила накануне очередного праздника Дня Победы взять интервью у заслуженного фронтовика, куратора РВСН. До сих пор эти записи остались у меня – они святые.
