Внезапно воздух над куполами усыпальницы заколыхался. Майор Алксен не мог этого видеть. Движение было очень слабым – на тот смерч, что вызвал Митт, оно походило не более, чем деревянная детская лошадка на боевого скакуна, – но обретенная за время странствий внимательность позволила Маевен заметить происходящее. Она стояла и смотрела, как воздушный вихрь поднимался все выше и выше, пока не поравнялся с крышей дворца.
Венд тоже задрал голову. Он увидел, что происходит над крышей, но бесстрастное выражение лица ничуть не изменилось, и он не сказал никому ни слова. Майор Алксен распахнул решетку, а затем и дверь; его помощница открыла боковой вход в усыпальницу. Они одновременно вошли. И одновременно вышли. Они шагали с недоуменными лицами, а их излишне резкие движения выдавали растерянность и неприятное изумление. Внутри не оказалось ничего. Служба безопасности в полном составе разбрелась по двору. Люди, несомненно, обсуждали странное недоразумение и были готовы к неприятным сюрпризам.
Маевен осторожно выглядывала во двор, прижимаясь к стене, чтобы висящее возле дворца облако – разумеется, Канкредин – не увидело ее. Ее горло словно стиснула невидимая рука, а ноги подогнулись, когда она оценила все происходящее с новой точки зрения, которую она обрела благодаря приключениям последних дней. Он явился из-за нее! Он ничего не забыл! Интересно, это Венд вызвал его? А может быть, сама Маевен своими перемещениями туда и обратно на двести с лишним лет открыла путь для Канкредина? Хотя он настолько хитер и коварен, что мог снова назваться Единым или даже найти способ использовать ту силу, которую Митт бросил против него, чтобы открыть себе путь сквозь время. Не случайно ведь Канкредин оказался здесь сразу же после того, как она прикоснулась к золотой статуэтке!
Девочка была по-настоящему напугана. Это куда хуже, чем все, что ей довелось перенести на зеленых дорогах. Страшнее, чем оба нападения в Гардейле. Почему? Во-первых, потому, что там был всего лишь Хестеван, а здесь сам Канкредин. Но ведь в Гардейле она не знала, что нападавший на нее человек – слабый пожилой менестрель. Нет, проблема заключалась в том, что сейчас она находилась в своей родной эпохе. Здесь шла современная жизнь, и такие вещи, по всеобщему глубокому убеждению, просто не могли произойти. А хуже всего то, что она осталась одна. Друзей, которые помогали ей, уже почти двести лет не было на свете.
Именно тогда эта мысль и поразила ее в самое сердце. Они мертвы. Уже двести лет. Смешной домик во дворе, на который она смотрела сверху, был могилой Митта.
Печаль с почти слышным тяжелым грохотом обрушилась на нее, непреодолимая и беспредельная, как водопад Водяная Гора. И под ее натиском Маевен сорвалась с места, промчалась по галерее, взлетела по лестнице и оказалась в отцовской квартире. Там она сразу же кинулась в ванную и отвернула полностью оба крана. Но никакая вода не могла смыть печаль Маевен. Сев в ванну, девочка намыливала и терла тело, мыла голову, не задумываясь о том, что делает. Маевен снова перебирала в уме мельчайшие подробности путешествия из Аденмаута в Кернсбург. Она обнаружила, что помнит о Митте такие вещи, каких, если судить по поверхностным воспоминаниям, даже и не видела.
Вода уже совсем остыла, но девочка заметила это далеко не сразу, лишь почувствовав, что изрядно замерзла. Она вылезла, вытерлась и просушила волосы. К тому времени она уже дважды прокрутила все события и пошла по третьему кругу. Теперь Маевен даже время от времени смеялась, например, тому, как кольцо застряло у Митта на пальце. Печаль больше не нарастала, а превратилась в ровную неотступную боль, от которой непрерывно першило в горле и распирало грудь, как будто ее переполняло горе в большей степени, чем это вообще возможно. Волосы высохли и теперь окружили ее голову непокорным облаком. Они сделались на добрый дюйм длиннее. От тети Лисс это, конечно, не укрылось бы, зато папа – Маевен была уверена – не заметит такой мелкой перемены. И они вились крупными локонами, немного напоминая волосы Кеннорет, а может быть, Киалана или Канкредина. Поразмыслив, девочка надела самое лучшее платье. Нельзя подвести Митта, когда она лицом к лицу встретится с колдуном. В зеркале она выглядела очень даже неплохо.
– Я могла бы стать королевой, – решилась произнести она, внимательно следя за собой.
И увидела, как ее отражение покачало головой. «Этого не могло случиться ни при каких условиях. И потом, я, наверно, чувствовала бы себя точно так же, даже если бы не прикоснулась второй раз к статуэтке и Алк передал ее кому-нибудь другому», – подумала она. Но и в это Маевен тоже не верила. Хотя не важно, во что она верит, а во что нет: в гаданиях «что могло бы быть, если бы…» нет никакого смысла. С нее вполне довольно настоящего, которое не внушает особых надежд.
Митт оставил ей наследство, хотя и сам не знал об этом. Когда Маевен произнесла про себя «наследство», ей показалось, что она сейчас расплачется. Но похоже, внутри у нее все сделалось жестким и сухим. Девочка слышала слово, которое Митт выкрикнул, чтобы вызвать вихрь, и нисколько не сомневалась, что это слово подействует, если его произнесет она. Маевен могла бы использовать его против Канкредина – и Венда, если в этом возникнет необходимость.
На карнизе суетились голуби. Они вели себя не так, как обычно: то садились, то снова тревожно взлетали. Птицы знали. Канкредин в образе почти невидимого облака кружил где-то рядом. Но прежде чем вступать с ним в бой, нужно сделать еще кое-что важное.
Маевен покинула квартиру и побежала вниз, в старую часть дворца, где висели картины. Она слишком долго просидела в ванне. Все помещение уже заполонили будущие живописцы, так что ей пришлось, как обычно, пробираться мимо их мольбертов и переступать через тех, кто лежал на полу бального зала, рассматривая роспись стен и потолка.
Она покачала головой, глядя на светловолосого Амила в фиолетовых бриджах. Тот, кто рисовал его, не имел ни малейшего представления о том, как на самом деле выглядел Митт. Или все-таки имел? – тут же спросила она себя, вспомнив короля Хэрна. Может быть, его изобразили таким намеренно, думала она, разглядывая батальную сцену на потолке. Там был и Навис, и неправдоподобно огромный мужчина, имевший определенное сходство с Алком, и женщина с жестоким выражением лица. Графиня? Она и впрямь изрядно смахивала на лошадь. Теперь, когда Маевен знала, кого искать, она нашла Киалана и Йинена, довольно мало похожих на себя настоящих, а ярко-рыжий молодой человек с квиддерой, наполовину скрытый лошадьми, конечно, Морил, но и его здесь невозможно было узнать. Правда, кем был дикарь в звериных шкурах в южной части росписи, она так и не поняла.
Да, ни одного настоящего портретного изображения Митта не существовало, теперь девочка знала это точно. Но Маевен все равно прошла в комнату с полюбившимися ей портретами. Там было полно экскурсантов, крупных мужчин из Халиглэнда; все они немного походили на Киалана, говорили на незнакомом языке, носили дурацкие клетчатые юбки – свою национальную одежду, – а на грудь прикололи значки одинаковой формы, но с различными изображениями. Вероятно, они приехали в столицу на какой-нибудь конгресс. Маевен протолкнулась между ними с таким видом, будто спешила куда-то по срочной надобности.
