Я киваю и отодвигаюсь от него подальше.
— Блеск… Половину вперед, разумеется.
Мне надоедает с ним спорить, поэтому я достаю три скатки из пяти купюр по сотне фунтов. Я видел такое в кино, и теперь рад, что сам так сделал. Вся эта история с Джимом вообще сильно смахивает на дешевый гангстерский фильм.
— Через две недели там же заберешь другие инструкции, сделаешь все, как в них будет сказано. Встретимся в другом месте. Никогда не пользуйся одним местом дважды. Ты принесешь деньги, и т. д. и т. п.
— Инструкции — часть заклинания, Джим?
— Какого еще заклинания?
— Инструкции о том, как добраться до места встречи. Они защищены заклинанием от Охотников?
Джим улыбается.
— Не-а. Но я всегда наблюдаю за клиентами, когда те ждут автобуса или поезда и, если замечаю Охотника, сразу делаю ноги.
— А.
— Инструкции — это просто указания, как проехать и пройти. Чтобы клиент не заблудился. Ты не поверишь, сколько вокруг тупых людей.
Джим подходит к двери и щелкает выключателем.
— А, чтоб тебе! — Мы оба щуримся и прикрываем глаза от яркого света. — Надо тебя сфоткать.
Пока он занимается этим, я гадаю, какой у него Дар. Вообще-то спрашивать об этом неприлично, но это же Джим, и я задаю вопрос.
Он отвечает:
— Обычный. Зельеварение. Терпеть эту дрянь не могу.
И продолжает:
— А еще я думал… все думали, что у меня будет сильный Дар. С самого детства у меня был один редкий талант, и моя мать, да благословит Господь ее душу, всегда говорила: «Мой сын, у него будет сильный Дар». Понимаешь, я уже лет с трех отличал ведьм от фейнов. Никогда не ошибался, а это редкость.
— Да. Редкость, верно. А как ты это делаешь, Джим?
— Ты вряд ли поверишь, но все дело в глазах… я вижу маленькие серебристые искорки в глазах у Белых Ведьм.
От удивления я, наверное, раскрыл рот.
— Ну вот, ты мне не веришь, так?
— Да нет, Джим, я просто… удивлен. А какие они, эти искорки?
— Ну, такие, совсем особенные, ни на что непохожие. Как тоненькие серебряные пластинки, и все время двигаются то вверх, то вниз, знаешь, как искусственный снег в таких шариках. Вот так.
— А в своих глазах, когда смотришь в зеркало, ты их видишь?
— Да. А как же.
— Потрясающе.
— Ага. И очень красиво. У ведьм красивые глаза.
— А что ты видишь в моих глазах, Джим?
— Ну, в твоих… у тебя интересные глаза, конечно.
— Ты видишь в них серебристые искры?
— Иван, ну, если честно, то они не столько серебристые…
Я сажусь на пол и прислоняюсь к стене.
— У всех Белых Ведьм в глазах серебристые искры?
— У тех, которых я видел, у всех.
— А Черных Ведьм ты когда-нибудь встречал?
— Редко. У них глаза другие. — Он встревожен. — Не серебристые.
— Такие, как у меня?
— Нет. У тебя уникальные глаза, Иван.
«И у моего отца такие же».
Джим громко шмыгает носом и садится со мной рядом.
— А еще я различаю по глазам полукровок.
— Да? — Я никогда в жизни не видел полукровок, наполовину ведьм, наполовину фейнов. Ведьмы таких презирают.
— У них глаза тоже очень красивые. Странные такие… как будто вода течет.
Тут раздается стук в дверь, я вскакиваю и встаю так, чтобы оказаться за ней, когда она откроется, и гляжу на Джима. Тот улыбается.
— Все в порядке, Иван, все нормально. Это просто Трев. — Джим смотрит на часы. — Опаздывает. Он всегда опаздывает, Трев-то.
— Кто такой Трев? — шепотом спрашиваю я.
Джим встает, потягивается и идет к двери.
— Трев — это мозг. У него золотые руки, у Трева… — тут Джим опускает голос до шепота, — магии нет, а руки золотые. Он посмотрит твои татуировки.
Трев выглядит как эксперт, только непонятно в чем. Он очень высокий, с лысой макушкой и жидкими седыми волосами, которые начинаются вровень с верхними кончиками его ушей и спускаются до плеч. На нем потрепанный, затертый до блеска коричневый костюм, толстая бежевая рубашка и вязаный жилет цвета ржавчины. Трев невыразителен во всех смыслах. Когда он идет, кажется, будто он не шевелит ни руками, ни ногами, а его тело само парит над землей. Когда он говорит «Привет, Джим», его голос ровен и лишен интонации. Ко мне он вообще не проявляет никакого интереса, даже в лицо мне почти не глядит, и это хорошо. Зато первый же взгляд на мои татуировки возвращает его к жизни.
— Придется мне взять образцы, — говорит он, разглядывая меня, оттягивая мне кожу сначала на шее, потом на руке, потом наклоняется к ноге. — И кожи, и кости.
— Кости?
— С лодыжки возьму.
— Как?
Трев не отвечает, но опускается на пол и, стоя на коленях, открывает свой видавший виды черный кожаный портфель. Он похож на те, с какими раньше ходили врачи.
Я замечаю, как ухмыляется Джим.
— Вы врач, Трев? — спрашиваю я.
Но Трев не отвечает, может быть, не слышит. Джим, давясь от смеха, смачно шмыгает носом.
Трев достает из портфеля пластиковый пакет, с треском его раскрывает и стелет на пол синюю хирургическую клеенку. Затем оттуда появляется скальпель, он тоже в запаянном пластиковом пакете, который поспешно вскрывается и отбрасывается в угол. Скоро на скатерти оказывается целый арсенал сверкающих хирургических инструментов, среди которых меня особенно тревожит небольшая пила.
Тут Джим начинает подскакивать от восторга.
Трев подкладывает другую клеенку под мою ногу и, протирая мне лодыжку тампоном, говорит:
— Лучше, если я не буду пользоваться анестезией.
— Что?
— Она хороша в тех случаях, когда пациент слишком дергается. Ты-то, надеюсь, можешь посидеть тихо?
— Может быть, и нет. — Мой голос становится писклявым.
— Стыд какой. — Он снова ныряет в свой портфель и достает оттуда шприц и какую-то прозрачную жидкость. — Мне надо взять для анализа образцы кожи, мышечной ткани и кости. Присутствие в них анестетика может повлиять на результаты.
Я, конечно, не знаю, но, может, он просто все придумывает для того, чтобы повеселить Джима.
Джим напряженно ждет.
— Ладно. Я потерплю. — А сам думаю, интересно, до каких пор.
— Джим может помочь…
— Нет, не надо. — Не хочу, чтобы он касался меня своими сопливыми пальцами. Лучше уж пила.
