— Привет, привет, — закричал Славик, не замечая общего напряжения, — всем привет!
Он прошел к Гоге и пожал ему ватную руку.
— Партнеры? — радостно указал он Гоге на четверку и, засмеявшись, пожал руку крайнему, тому, что был в синем.
— Вот! — победоносно крикнул он и кинул перед Гогой стопку ксерокопий.
— Что это? — выдавил из себя Гога.
— Разрешение! — торжествующе объявил Славик. — «Вышиваные рушнычки».
— «Вышиваные рушнычки»? — недоверчиво переспросил Гога.
— «Вышиваные рушнычки»? — подошел Саныч и заглянул в документы.
— «Вышиваные рушнычки», «Вышиваные рушнычки», — испуганно зашептали четверо, пятясь к выходу.
— «Вышиваные рушнычки»! — безапелляционно повторил Славик и, наклонившись к Гоге, деловито заговорил: — Значит, так, Георгий Давидович, с пожарниками все согласовано, переводим через их счет, я все прикинул, берем налом и списываем, как коммунальную задолженность. — Он нервно засмеялся, резко оборвал смех и, повернувшись к четверке, строго спросил их: — Вы что-то хотели, товарищи?
Гога тоже вопросительно посмотрел на четверку, не отважившись задать им тот же самый вопрос.
— Братуха, — заговорил наконец второй, застегивая на груди молнию синей куртки, — так вас что, в натуре губернатор крышует?
— Да-да, — нетерпеливо ответил ему Славик и снова зашептал Гоге: — Недостачу спишем на детские хоры, я пробивал через управление, они проведут это через квартальный отчет как целевой одноразовый платеж детям-сиротам.
Четверка неуверенно толклась возле двери, не зная, что им делать. Четвертый пытался отдать обрез третьему, но тот отчаянно отпихивался.
— Что, уже уходите? — повернулся Славик к четверке. — Георгий Давидович, мы, кстати, приглашаем товарищей на «Вышиваные рушнычки»?
— «Вышиваные рушнычки», «Вышиваные рушнычки», — застонали четверо и начали высачиваться из кабинета.
Когда дверь за ними закрылась, Гога глубоко выдохнул.
— Дай папиросу, — обратился он к Славику.
Славик вытащил свои голимые и протянул Гоге. Гога ухватил сигарету дрожащими губами. Славик услужливо поднес спичку. Босс затянулся и тут-таки закашлялся.
— А что случилось? — не понял Славик.
— Славик, — обратился к нему Гога, — вот ты человек с биографией, так? Ты двадцать лет в шоу-бизнесе. Ты знаешь этого… как его…
— Гребенщикова, — подсказал Славик.
— Ты организовывал харьковский концерт ю-ту, ты работал с пионерами. Скажи мне, бог есть?
— Есть, — сказал Славик. — Безусловно есть. Но это не имеет никакого значения.
В «Бутерброды» заскочила Вика:
— Привет, пидоры! — крикнула компаньонам, одиноко сидевшим за столиком.
Гога хмыкнул.
— О’кей, — сказал напарнику, — я домой.
— Я все закрою, — пообещал Саныч.
— Ну ясно, — засмеялся Гога и, робко обогнув Вику, вышел на улицу.
— Где пропадала? — спросил Саныч.
— Тебе какое дело, — ответила Вика.
— Где пирсинг? — поинтересовался Саныч.
— Продала, — ответила Вика.
Потом они пили водку, Вика плакала и жаловалась на жизнь, сказала, что разошлась со своей подружкой, что та свалила из страны, навсегда.
— А ты почему осталась? — спросил Саныч.
— А ты? — спросила его в свою очередь Вика.
— Ну, у меня бизнес, — пояснил он. — К тому же я языков не знаю.
— Она тоже не знает, — сказала Вика, — она актриса, у нее язык тела, понимаешь?
— Не совсем, — честно ответил Саныч.
— Слушай, — спросила его Вика, — вот тебе почти тридцать. Почему ты не женился?
— Не знаю, — сказал Саныч, — я бизнесом занимался. У меня три ранения. Плюс сломанная рука.
— Найди себе какого-нибудь гея, — посоветовала Вика.
— Думаешь, поможет? — засомневался Саныч.
— Вряд ли, — сказала Вика.
— Хочешь, поехали к тебе, — предложил он.
— Это что, трахаться?
— Ну, можно не трахаться, — сказал Саныч, — можно просто.
— Просто — нельзя, — авторитетно заявила Вика.
И добавила:
— Все-таки жалко, что ты не гей.
Потом они долго лежали на полу ее комнаты. Воздух был темный и прогретый. Вика считала его пулевые ранения:
— Одна… — считала она, — вторая, третья… Это все? — спросила она слегка разочарованно.
— Все, — оправдываясь, кивнул Саныч.
— Это почти как пирсинг, — сказала она, — только не заживает.
— Все заживает, — ответил он.
— Ну да, — не согласилась Вика, — моя подружка тоже так говорила. А сама уебала в Турцию.
— Это тоже опыт, — рассудительно сказал Саныч.
— Ага, — со злостью ответила Вика, — знаешь, каждый такой опыт — как эти штуки у тебя на теле: всегда видно, сколько раз тебя хотели убить.
С клубом дела складывались совсем плохо. И даже успешно проведенные «Вышиваные рушнычки», во время которых Славика едва не побили пионервожатые за то, что он без стука зашел в гримерку, где переодевались старшеклассницы, ситуации в целом не спасали. Гога вечерами сидел в кабинете и считал на калькуляторе убытки. Саныч впал в депрессию, Вика не звонила и не брала трубку, бабки заканчивались. Саныч курил возле входа и завистливо наблюдал, как «Суперксероксы» начали пристраивать к своему дому пентхаус. Бизнес явно не шел, нужно было возвращаться к «Боксерам за справедливость».
Однажды утром пришел Славик и объявил, что есть хорошие новости.
— Будем делать шоу-программу, — сказал он. — Стриптиза вы не хотите, — обратился он к Гоге, — что ж, пусть будет так. Пусть будет. Я уважаю ваш выбор, Георгий Давидович. Но у меня есть чем вас удивить.
Гога напрягся.
— Я, — сказал Славик небрежно, — договорился-таки с Раисой Соломоновной. Она сначала наотрез отказалась, у нее, знаете, график, да, но я нажал на нее через свои каналы. Она скоро придет, было бы хорошо, чтобы все культурно прошло, ну вы понимаете… — и Славик бросил озабоченный взгляд на Саныча.
— С кем ты договорился? — переспросил его Гога. Саныч засмеялся.
— С Раисой Соломоновной, — с некоторым вызовом повторил Славик.
— Это кто такая? — осторожно переспросил Гога.
— Кто это такая? — высокомерно улыбнулся Славик. — Кто такая Раиса Соломоновна? Георгий Давидович, вы что?
— Ну, ладно, ладно, не грузи, давай рассказывай, — перебил его Гога.
