Если бы я находился в чистом поле, а еще лучше – на опушке этого нескончаемого леса, то можно было бы попробовать вырыть себе в снегу норку, как медведь, и завалиться спать. Но в лесу снега было от силы по щиколотку, да и то не повсюду, так что о берлоге нечего и думать.
Меж тем «атлантик» на руке показывал, что время уже к ночи...
Глава 4
Ночные страсти-мордасти
Однако мне повезло. Тяжелая, ядреная, сочно-желтого цвета луна вынырнула из-за облака в тот самый момент, когда я устроил короткую передышку, размышляя, стоит мне делать еще один доворот вправо или пока рано. Проход слева, выводящий на опушку леса метрах в двухстах от меня, луна осветила будто играючись, всего на пару-тройку секунд, но мне хватило.
Я успел еще разок испытать разочарование, когда, выйдя на опушку, не обнаружил перед собой ничего, кроме чистого поля. Однако делать нечего, надо топать дальше, хотя бы вон до той возвышенности, а там думать дальше.
Но думать не пришлось. Деревушка была расположена всего в полукилометре от леса, прячась в низинке, и когда мне удалось подняться повыше на небольшой бугор, то крохотные, словно врытые в землю избушки сразу выросли передо мной. Честно говоря, я поначалу даже не поверил своему счастью, тупо бредя по полю и с трудом переставляя окоченевшие ноги.
Строения выглядели неказистыми и издали вообще больше походили на какие-то собачьи конуры, но для меня они сейчас были краше любого дворца. То, что из них не пробивалось ни одного лучика света, меня несколько испугало, но ненадолго – вовремя вспомнив, что электричество здесь еще не открыто, а лучины со свечками экономят и вообще, скорее всего, ложатся спать, едва стемнеет, я еще бодрее потопал к крайней избушке.
Почему-то мысль, что ее обитателей может попросту не оказаться дома, мне даже в голову не пришла. Да и куда им деваться в такую-то пору?! К тому же волхв обещал, что меня примут.
И я с силой замолотил обеими руками по крепкой дубовой двери ближайшей избы.
Ответом была тишина.
Я удвоил усилия, и через минуту последовала награда за настойчивость.
– Ну и хто тама стукается? – раздался старческий скрипучий, с тяжелым придыханием голос, явно принадлежавший какой-то бабке.
– Странник! – бодро рявкнул я.– Пусти на постой, бабуся!
– У меня крест освященный на груди, так что иди отсель,– загадочно ответила старуха.
«Вот те раз,– опешил я.– В огороде бузина, а в Киеве дядька. При чем тут ее крест, когда мне нужно переночевать?!»
– Бабушка,– как можно вежливее произнес я,– заплутал я малость. Мне бы переночевать.
– А ты чуток влева возьми, дак там и узришь дорожку-то. А уж от ей через пяток верст вправо возьми, да чрез вражек, а опосля чрез речку, а потом...
– Да ты что, старая, сдурела, что ли?! – возмутился я.– Куда я ночью пойду-то?!
– А тогда чего ж тебе надобно? – раздался ответ.
– Сказал же, переночевать!
– Ишь какой,– хмыкнули за дверью.– Дак, можа, ты тать шатучий. Эвон их сколь ныне развелося.
– Да какой там тать! – вознегодовал я.
– А мне почем ведать? – логично заметил голос.
Я призадумался. Вообще-то она права. А как переубедить?
– А у тебя крест есть ли? – осведомились из-за двери.
Моя рука невольно потянулась к футболке вроде как с проверкой, хотя чего там проверять – я ж вообще некрещеный, а потому таких вещей отродясь не нашивал.
– А как же,– выдавил я.– Так что не тать я, не тать!
Главное, лишь бы открыла, а там можно изобразить тщательные поиски, после чего заявить, что, очевидно, шнурок разорвался по дороге.
– Дык и тати не басурмане,– парировал голос,– и тож во Христа веруют.
Я опешил. Тогда зачем она про крест спрашивала? Из праздного интереса, что ли? Ничего себе, любопытство взыграло ближе к полуночи.
– Ну ладно уж,– сжалилась недоверчивая хозяйка.– Чую, и впрямь молод ты для татя. Тока... просунь мне его под дверь,– строго потребовала бабка.
Вот это я влетел. И чего теперь делать, ума не приложу. А ведь говорил мне папочка, что врать нехорошо, сколько раз говорил. Да и сам я вроде бы в жизни старался обходиться без этого, а тут... Дернул же меня черт ляпнуть...
Эх, мне бы времени минут десять, и я бы как-нибудь исхитрился его соорудить. Надергал бы пару ниточек из футболки, связал две палочки... Словом, соорудил бы подобие, но...
– Ой! – Я вложил в голос как можно больше испуга.– Кажется, я его потерял.
За дверью кто-то меленько и злорадно, как мне показалось, захихикал. Будто уличили меня в чем-то запретном и теперь радовались.
– Тады иди отсель, странник,– раздался убийственный вердикт.
То ли показалось, то ли последнее слово и впрямь было произнесено с изрядной насмешкой.
– Да куда мне идти-то?! – взревел я.– Ночь на дворе! Я ж только до утра приютить прошу.
– Ну да, оно тебе ныне и надобно лишь до утра. Знамо дело,– вновь раздалось непонятное.
– Ведь околею, и... грех на вашей совести будет, хозяюшка,– срочно ввел я в бой новый аргумент.– Разве можно душе христианской дать пропасть ни за грош?!
За дверями в течение бесконечно долгого для меня времени о чем-то мучительно размышляли, после чего потребовали:
– Чти «Отче наш».
Идиотское требование окончательно взбесило меня. А гимн богу Энки или гимны Заратустры ей не надо процитировать?! А то я могу. Как там у него? «К молитве снизойди, приблизься к возлияньям, что в жертву мы приносим, прими их для вкушенья, возьми их в Дом Хвалы»... А что – тоже молитва.
Интересно, в этой деревне все так забавляются с прохожими в час ночи? Нет, если бы знал эту молитву, то отнесся бы поспокойнее, но ни «Отче наш», ни Исусову
[8]
молитву, ни «Богородицу-деву», которая неизвестно чему радуется, ни прочее из требуемых от меня текстов я при всем желании прочесть не мог ввиду полного незнания.
Из божественного у меня в памяти имелось много чего. К примеру, учение древней Стои или понятия единого, возможного и необходимого сущего в изложении Ибн Сины. Даже о христианских направлениях я тоже мог бы поведать. Допустим, пять доказательств бытия бога Фомы Аквинского или учение о божественном озарении Бонавентуры.
Словом, всякого разного в голове хранилось изрядно, вот только связанного с православием – увы.
Не мое оно.
Я специализировался на зарубежной философии. Разве что если как следует поднапрячься – все-таки давно, еще на первом курсе дело было,– то смог бы припомнить Книгу Бытия, да и то лишь в аспектах ее сравнения с шумерским «Энума элиш».
