Да и по пути, пока болезнь окончательно не свалила его с ног, он тоже неустанно всех расспрашивал, жадно усваивая значение каждого слова. При этом опять-таки по совету бывалых купцов тщательно, по несколько раз проговаривал его, стараясь добиться правильного произношения.
К сожалению, про падежи и склонения он слыхом не слыхивал, ведь в английском языке они отсутствуют, так что менять окончания существительных и глаголов он постоянно забывал. Потому его речь еще изобиловала традиционными ошибками уроженцев Туманного Альбиона: «Я быть, она взять, мы идти, твой пить...», хотя и тут он день ото дня исправлялся, схватывая суть буквально на лету, во всяком случае, все, что касалось языка,– эдакий дополнительный дар к основному, то есть к стихосложению.
Правда, один недостаток он никак не мог в себе преодолеть. Когда Квентин волновался или испытывал какие-либо сильные эмоции, русский язык мгновенно выскакивал у него из головы, и он, торопясь и захлебываясь словами, начинал частить на английском.
Дни, проведенные в Твери, позже не раз и не два вспоминались мне. И не потому, что больше возможности побездельничать не выпадало ни разу – отнюдь нет. Да и не было этого безделья. Данное самому себе слово я держал крепко, а потому свободными у меня оказывались лишь вечера. Причина же крылась совершенно в ином.
А началось все с моей невинной шутки, которую я, правда, неоднократно повторял по отношению к юному поэту, особенно когда слышал, как англичанин в очередной раз срывался на родную речь.
– Ты на Руси, а потому говори по-русски, Квентин Дорвард,– напоминал я ему в такие минуты.
Да и в другое время тоже не раз называл его так.
– Как самочувствие, Квентин Дорвард? – любопытствовал я за завтраком.
– Что, Квентин Дорвард, хороша ли банька?
– У нас, любезный, все зимы таковы. Тебе еще свезло, Квентин Дорвард, не нарвался ты на настоящий мороз.
Вот эта загадочная приставка к его имени и была непонятна англичанину. Один раз он вежливо поправил меня, напомнив, что его фамилия Дуглас, но в ответ услышал странное:
– Даже если ты Дуглас, то все равно Дорвард.
Квентин деликатно улыбнулся, но все равно ничего не понял, решив, как он впоследствии мне пояснил, что слово «дорвард» является у русских приставкой, вроде сэра или милорда. Однако спрошенный об этом Арнольд заявил, что ему такая приставка неведома. Пришлось идти за разъяснениями ко мне. Я добродушно пояснил:
– То мне историю одну читывать довелось. Давно еще. Так вот в ней как раз про Квентина Дорварда говорилось.– После чего вкратце пересказал ему содержание знаменитой книги
[48]
.
Услышанное Квентину понравилось, особенно концовка, в которой герой женится на прекрасной французской графине, да к тому же богатой наследнице. Возможно, порадовало его и то, что я, оказывается, совсем не хотел над ним посмеяться, как ему подумалось, и вообще – мировой парень, с которым можно поделиться даже самой сокровенной тайной, тем более что лучшего слушателя, чем случайный попутчик, с которым в самом скором времени придется расстаться навсегда, ему все равно не найти.
А может, просто распирало парня от жажды поделиться секретами, и я весьма кстати подвернулся ему, не скажу под руку, но под язык точно. Так, во всяком случае, я домыслил.
Тайна же у Квентина имелась.
Да еще какая!
Решился Дуглас на откровенный разговор не сразу, целый день пребывая в колебаниях, что я успел заметить. Терпение его закончилось к вечеру. Сразу после того, как отзвенели церковные колокола, гостеприимно приглашающие православных прихожан заглянуть помолиться, и дом купца почти опустел, он не выдержал и, зазвав в гости в свою светелку, открылся мне:
– А ты ведаешь, откуда я сам родом?
– Пока нет,– равнодушно ответил я. Мне и в самом деле было наплевать на происхождение англичанина.
Возможно, это равнодушие и послужило катализатором.
– Токмо тсс.– Квентин заговорщицки прижал палец к губам.
– Понимаю. Молчу,– согласился я.– А хочешь, на икону перекрещусь? – И стал оглядываться в поисках оной, но был остановлен Квентином.
– Я тебе и без того верю,– прошептал тот.– Ты спасать мой жизнь, а потому я решил открыть свой душа, дабы ты знать все. Так вот, ты как-то сказывать про некоего Дорварда и заметить, что он – шотландец, а я – англичанин. Но я тоже шотландец.
– А чего ж тут скрывать-то? – удивился я.– Или на вашем острове не любят шотландцев? Так наплевать – ты ж на Руси.
– Нет, все дело в род, племя, как там...
– Происхождение,– подсказал я.
– Да, так. В этом и сокрыта причина мой удалений оттуда, ибо я...– Квентин выдержал драматическую паузу и выпалил: – Я – король Яков
[49]
, как его называют у вас на Руси.
– Ба, так что, королева Елизавета уже померла? – почесал я в затылке, и тут до меня дошел смысл сказанного.– Погоди-погоди, родной. Ты что, хочешь сказать, что ты...
– Ну да, я есть король Яков,– простодушно подтвердил Квентин, торжествующе глядя на меня и наслаждаясь моим изумлением.
Глава 13
«Родственные» династии
«С сумасшедшими надо вести себя очень спокойно, а главное – во всем с ними соглашаться»,– припомнились мне слова отцовского однокашника по институту, выбравшего в качестве специализации психиатрию.
Он частенько заглядывал в гости к отцу и, будучи словоохотливым человеком, за домашним обедом всегда угощал присутствующих парой-тройкой историй из жизни сумасшедшего дома, где работал врачом.
Эта присказка использовалась отцовским приятелем особенно часто, и ничего удивительного, что она отложилась в моей памяти.
– А тогда кто ж там сидит на троне в Лондоне? – невозмутимо осведомился я, бросив взгляд на стол – нет ли на нем колющих и режущих предметов.
– Как? – в свою очередь удивился Квентин.– Король Яков Первый...
– Ты – Яков, и он тоже Яков,– констатировал я.– Тогда что-то тут не...
– Нет-нет,– поспешил с поправками Квентин.– Я не Яков. Я – его сын.
– Фу-у-у,– облегченно выдохнул я.
Кажется, ножи и прочее прятать не обязательно. Впрочем, сабельку Квентина я хоть и выпустил из рук, но все равно отставил подальше от этого новоявленного сынишки – береженого бог бережет.
– А я уж было решил, что к тебе опять болезнь вернулась или осложнение началось,– честно заметил я ему.– Ну-у-у, это еще по-божески, хотя тоже круто.– И осекся, призадумавшись.
«Вообще-то, насколько мне помнится, после Якова вроде бы должен быть Карл»,– мелькнуло в голове.
