Перебив его, Кассандра язвительно осведомилась:
– Скажи, зоркий: о чем именно говорит тебе этот превосходный, чудесный голубь, посланец Олимпа? О моем дурном характере? О проклятии Аполлона, которое не позволяет мне молчать, а вам запрещает верить?! О завтрашнем дожде? Ответь, пророк!
– Отвечу. Я не ты, мне верят. Спустя многие годы скажут: не было меж ахейцев и троянцев более ловкой убийцы, чем Кассандра, Приамова дочь! Она убила Долона. Она убила Гектора. Она убила Париса. Она убила Ономая. Она убила…
– Прекрати!
Это уже кричал не Деифоб. Взбешенная, с кудрями, мокрыми от выступившего пота, сверкая очами, Кассандра нависла над улыбающимся Геленом, словно и впрямь собиралась увеличить оглашенный список жертв. Расплескивая воду, покатился по столу опрокинутый кубок, с костяным, мертвым стуком упал на пол и застыл у сандалий Деифоба. Лужица невинной влаги в лучах заката напоминала кровь.
– Ты лжец! лжец! Я никого не убивала! Гектор погиб в бою с неуязвимым Пелидом, Долона поймали и зарезали Одиссей с Диомедом, Париса застрелил отшельник Филоктет… Это не я! Я всего лишь говорю правду, а вы, глупые слепцы…
– Ты говоришь правду? В тот миг, когда ты сказала Гектору, что он падет от руки Ахилла, – было ли это правдой? Не сейчас, а раньше? В Скейских воротах, рядом с живым Гектором?! Было правдой или нет?! Не все путают времена подобно тебе, сестра; для большинства жизнь сегодня отнюдь не равна возможной смерти через неделю. Долон уходил в разведку, Парис стоял в карауле на стене, Гектор защищал родину, Ономай вел в бой лидийцев – твои слова подрезали им сухожилия вернее чужих ножей! Ты выбила землю у них из-под ног. Наполнила каждый удар, каждый бросок копья – сомнениями. Я ошибался, сестра: тебе верят. Во всяком случае, больше, чем мне. Твои жертвы поверили. Ты – их убийца. В конце концов, и без проклятия Аполлона волк не может не убивать. А ты не в состоянии молчать. Убивая обреченностью.
– Лжец! Ты врешь людям, будто видишь будущее, светлое будущее, победу, богатую Трою, радостных детей! Ты обещаешь праздник, а в утренних облаках дымится беда! Почему ты лжешь, Гелен?!
Гелен встал.
– Я не лгу, сестра. Я возвращаю им опору. И без радости думаю о временах, когда правдой сочтут пророчества, сходные с твоими, оскорбляя недоверием редких геленов. Если смогу, я отдалю пришествие этих времен. Хоть на год. Хоть на час. Таков мой жребий.
– Пойдем, – буркнул Деифоб. Он всегда ненавидел пустые разговоры. – Я назначил сверхурочное заседание Совета. Нас ждут.
– Отец будет там?
– Нет. Отец отравлен Кассандрой. Царь Приам полагает себя мертвецом, перестав жить в настоящем. А мы с тобой – живы. Сегодня. Сейчас. Здесь. Пойдем, соберем живых. Нам надо драться за Трою.
В дверях, пропустив ясновидца вперед, Деифоб задержался.
– Лучше бы ты дала Аполлону, – с солдатской прямотой бросил он, морща лоб. – А потом всю жизнь молчала. Женщине лучше давать и молчать. Так чаще рождаются дети и реже горят города.
Прямая, как древко копья, сестра взглянула ему в лицо. Несуеверный, практичный, бесстрашный Деифоб выдержал всего три удара сердца, после чего отвел глаза. Пророчица внезапно сгорбилась, словно поступок брата тяжкой ношей упал ей на плечи. Наверное, втайне надеялась: сумеет. Этот – сумеет.
Увы.
– Елена давала и молчала, – был ответ. – А потом сбежала от мужа с нашим Парисом. Ты хорошо разбираешься в осадах и штурмах, Деифоб, но плохо – в женщинах и судьбах. Извини.
Далекий голубь купался в ежевечерней гибели солнца, сам не зная, что предвещает.
«Ложь! ложь! – шептала Кассандра, оставшись одна. Упав на ложе, до крови кусая губы, она была прекрасна: такой иногда видят Лиссу, богиню безумия, ее избранники. – Я никого не убивала… никого…»
В лужице на полу отражался горящий город, храм Афины и алтарь, рядом с которым ловкий малорослый воин с хохотом хватал Кассандру за волосы. Где-то далеко за спиной насильника чужая жена точила секиру, на чьем лезвии горели огненные знаки: «Кассандра». Еще дальше начиналась тьма с запахом бледных асфоделей, тьма навеки.
Женщина хотела бы не видеть этого, но не получалось.
А во тьме даже была тайная прелесть.
Имя которой – беспамятство.
– Бойтесь! Бойтесь данайцев, дары приносящих!
Жрец храма Аполлона, седобородый Лаокоон, бесновался подле чудовищного коня. Лагерь ахейцев пустовал, корабли покинули бухту, и лишь это сооружение напоминало о былой осаде. Вокруг жреца шумела толпа; почти все надели латы, взяли копья и мечи – на всякий случай. Хотя, конечно, покажись флот врагов в пределах видимости, даже хромой калека успел бы укрыться за неприступными стенами, прежде чем началась бы высадка. Мнения разделились: кое-кто соглашался с жрецом, требуя сожжения коня, остальные намеревались поставить эту громаду в акрополе вечным символом победы. Часть людей вовсе потеряла интерес к «данайскому мерину» – разбредясь по опустевшему лагерю, они с восторгом плевали на места, где раньше стояли гордые шатры Агамемнона, Диомеда, Аякса, Ахилла…
Кассандра не вмешивалась.
Рано утром в воротах, бессильная справиться с пророческой волной, женщина рванулась наперерез соотечественникам. Война, предательство, смерть и насилие пылали в ее словах. Будь все сказанное доспехом, а отклик троянцев – копьем, панцирь лопнул бы от первого удара. Уставшие от боев, мужчины проклинали злоязыкую хищницу; измученные потерями, женщины нагибались за камнями. Если бы не личная охрана Деифоба, усиленная дарданами Энея, добряка, благоволившего к двоюродной сестре, одно из пророчеств Кассандры наверняка стало бы лживым: ее растоптали бы в воротах Трои, вместо гибели за морем, в далеких Микенах. К сожалению или к счастью, пророчицу окружили, уговорили замолчать и отвели в сторону. Сейчас она могла беспрепятственно любоваться конем, не рискуя пострадать от любви сограждан: про дочь Приама забыли, увлеченные сладким вкусом победы.
– Пожалуй, в ворота не пройдет, – оправив яркую праздничную накидку, Деифоб на глазок прикинул размеры сооружения. – Придется стену ломать.
Кассандра молчала. Безнадежно. Даже погибнуть немедленно, от родных рук, не дожидаясь позора и мучений, ей не дано. Рок беспощаден.
– Разберем часть близ Аркадской башни, – поддержал брата Гелен, сверкая серебром одежд. – И втащим на канатах. Дальше пойдет как по маслу.
Кассандра молчала.
В голубизне неба она видела ахейцев, врывающихся в стенной пролом, слышала грохот топоров о створки ворот дворца, вдыхала смрад горящей плоти. И все равно молчала.
Нет смысла.
Зато не выдержал старый Лаокоон. Схватив копье, с молодой, забытой силой он метнул оружие в коня.
– Вот! Слушайте!
Возможно, в недрах сооружения действительно что-то откликнулось. Возможно, нет. Разобрать это в шуме толпы было невозможно. Зато боги отозвались без промедления.
